Подвиг народа в ВОВ

[Nadinka]

Смотреть видео

[Марика]

Певец блокадного Ленинграда

"В воспоминаньях мы тужить не будем,
Зачем туманить грустью ясность дней,
Свой добрый век мы прожили как люди –
И для людей..."

Г. Суворов

Творчество поэта-блокадника совершенно необычно: по нему, если поставить стихи в строгой последовательности, легко проследить военную биографию поэта, его жизнь, полную великих мук, тревог, но и законной гордости. И не случайно он просит не трогать память, такую для него дорогую и священную. А как это важно сейчас, когда делаются попытки принизить и омрачить нашу Великую Победу, перечеркнуть и замарать грязью подвиги миллионов: и бойцов на передовой, и мальчиков и девочек в блокадном городе на Неве, и страдальцев-тружеников в далеком тылу.

Неверно,
Что сейчас от той зимы
Остались
Лишь могильные холмы.
Она жива,
Пока живые мы.
И тридцать лет,
И сорок лет пройдет,
А нам
От той зимы не отогреться,
Нас от нее ничто не оторвет.
Мы с ней всегда –
И памятью и сердцем...
И эту память,
Как бы нас ни жгло,
Не троньте
Даже добрыми руками.
Когда на сердце камень –
Тяжело.
Но разве легче,
Если сердце – камень?

Кто внимательно следит за поэзией, связанной с трагической и героической обороной Ленинграда, безошибочно назовет автора этого выстраданного стихотворения. Да, конечно, это Юрий Воронов! Много можно сказать об авторе: знаю я его давно. Нас роднит то, что и мне довелось в самое трудное время блокады находиться в ее ужаснейшем кольце, оборонять город в 41-м, прорывать осаду в 43-м и снимать полностью эту проклятую осаду в прекрасном январе 1944-го.

За лязгом и скрежетом
Взрывы и свист.
Все небо распорото боем.
И желтые звезды
Срываются вниз:
Им выдержать трудно такое.

Читаешь эти строки, и встают в памяти трагические дни 41-го. Над нашими позициями тогда небо закрывали не тучи, а громады вражеских эскадрилий. Все содрогалось вокруг от их гула, и воздух казался рассеченным, подмятым этими темными, мрачными чудовищами. Не раз слышал я отчаянные слова, с болью вырывавшиеся из глубины души: «Пусть бы лучше на нас обрушил эти бомбы, проклятый, чем на Ленинград!» Все мы отчетливо понимали, какую беду, несчастье и горе может принести городу и его мужественным жителям каждая бомба... А что же в эти минуты переживает 12-летний мальчонка?

Сначала –
Тонкий свист над головой.
Потом удар.
Потом тебя качнет.
Потом земля
Под домом и тобою
Встревоженно ворочаться начнет.
Потом все это
Снова повторится,
И крыша
Из-под НОГ пойдет, скользя.
И что не страшно –
Можно притвориться,
А вот привыкнуть –
Все-таки нельзя...

Он – не равнодушный наблюдатель. Юра Воронов разбирает завалы, спасает обреченных на гибель людей, сбрасывает с крыш зажигалки. В те дни газета «Смена», тогда поднимавшая на щит славы героев и на их подвиге воспитывающая других, рассказала про один такой эпизод, поместив над текстом портрет мальчонки:
«При первых же звуках сирены Юра Воронов – пионер дружины № 56 – выбежал из квартиры. Он спешил в штаб. Наверное, там есть поручения, которые он, связист, должен немедленно выполнить.

Юра шел по двору. Над головой часто били зенитки. Вдруг раздался оглушительный грохот. Сильным толчком Юру отбросило в сторону, и он потерял сознание.
...Когда Юра пришел в себя, он лежал у стены, засыпанный осколками стекла. Над Юрой склонился его приятель Валя.
– Ничего, – сказал он, – Ты о стену ударился. Бомба в наш дом попала – в угловой флигель. Юра вскочил, забыв про боль. Ведь там были люди!
– Пойдем, Валька, туда скорей! – крикнул Юра.
– Никуда я тебя не пущу, – заявил Валентин. – Вон как кровь из руки хлещет. Идем в медпункт.

Как только сестра сделала перевязку, Юра побежал к своему дому, где уже работали бойцы аварийно-спасательной команды. Под ногами обрывались кирпичи, дрожали балки. Над головой висел кусок крыши. Не обращая внимания на опасность, Юра принялся помогать товарищам.
– Молодец! – сказал Юре командир отряда».
Да, он был молодец, этот Юра Воронов! И настоящий герой – скромный, тихий, застенчивый, даже не сознававший тогда, что он ежедневно совершает подвиги.

Из-под рухнувших перекрытий –
Исковерканный шкаф,
Как гроб...
Кто-то крикнул:
– Врача зовите!..
Кто-то крестит с надеждой
Лоб.
... Эту бомбу метнули с неба
Из-за туч
Среди бела дня...
Я спешил из булочной
С хлебом.
Не успел.
Ты прости меня.

– Юра, – говорю я ему при очередной встрече, – в какой мере документально это стихотворение, которое ты назвал «Младшему брату»?
Долго молчит Юра, отвечает медленно, глухо, вдруг задрожавшим голосом:
– Брату Алику было тогда три с половиной года, а сестренке Милочке два месяца. Милочка ничего не понимала, она только плакала. А Алик хотел есть. Он всегда смотрел в окно и ждал меня с хлебом. В тот день он так и не дождался... Дневная норма, эти жалкие граммы остались у меня. Ел их, смачивая слезами.

Других угнетающих вопросов уже задавать не хотелось. И еще – о хлебе:

Наш хлебный суточный паек
Ладонь и ту не закрывает.
И человек,
Который слег,
Теперь – все чаще –
Умирает...

Как же точно и горестно сказано: «Хлебный суточный паек ладонь и ту не закрывает». На фронте мы получали на день один сухарь. Можно ли третью сухаря прикрыть ладонь? Нельзя. Помнится и другое, гнетущее и до сих пор терзающее душу: когда мы шли завтракать, обедать или ужинать, – на обед полтарелки «украинского борща» из тухлого силоса, три кусочка мяса из полудохлой лошади (все три вместе – размером в указательный палец) и несколько овсин в шелухе; завтрак и ужин можно именовать так по недоразумению, – мы примечали слегка запорошенных снегом пареньков, таких, каким был тогда и Юра Воронов: они стремились к Ладоге, чтобы перебраться на Большую землю и там найти спасение, Но остались лежать на полпути. Мы замечали, что они еще дышат, что губы их еще шевелятся. Им бы сейчас по паре сухарей – и жизнь их спасена. Но каждому из нас положена лишь треть сухаря, который мы еще только получим в столовой...

На обратном пути мы уже не могли смотреть на вечно почивших юнцов – жителей славного города, города-героя и мученика.

Девочка руки протянула
И головой –
На край стола...
Сначала думали –
Уснула,
А оказалось –
Умерла.
Ее из школы на носилках
Домой
Ребята понесли.
В ресницах у подруг
Слезинки
То исчезали, то росли.
Никто
Не обронил ни слова.
Лишь хрипло,
Сквозь метельный стон,
Учитель выдавил, что снова
Занятья –
После похорон.

Да, и это было, и это пережил Юра Воронов, навечно впитавший в свое сердце боль и страдания Ленинграда.

В блокадных днях
Мы так и не узнали:
Меж юностью и детством
Где черта?..
Нам в сорок третьем
Выдали медали
И только в сорок пятом –
Паспорта.

Все это так. Я видел его старый паспорт: год рождения 1929-й. А вот и удостоверение: за участие в героической обороне Ленинграда Воронову Юрию Петровичу от имени Президиума Верховного Совета СССР 8 декабря 1943 года вручена медаль «За оборону Ленинграда».

За залпом залп.
Гремит салют.
Ракеты в воздухе горячем
Цветами пестрыми цветут,
А ленинградцы
Тихо плачут.
Ни успокаивать пока.
Ни утешать людей не надо.
Их радость слишком велика –
Гремит салют над Ленинградом!
Их радость велика, но боль
Заговорила и прорвалась:
На этот праздничный салют
Пол-Ленинграда не поднялось.
Рыдают люди и поют,
И лиц заплаканных не прячут.
Сегодня в городе салют!
Сегодня ленинградцы
Плачут.

Я с любовью смотрю на него, душевно улыбающегося своими светлыми добрыми глазами; рядом с ним – капельница, питающая его своим животворным составом. Юрий Петрович болен. Но когда смотрел на него, верил, что он и на этот раз вырвется из опасности, как вырывался не десятки, а сотни раз.
Вскоре он поехал в город на Неве на встречу с блокадниками. Вернулся и вовсе повеселевшим. Я говорил с ним и вспоминал его стихи:

Врач требует:
Надо лечиться.
Сложу чемодан наугад.
Соседи решат.
Что в больницу.
А я –
На вокзал,
В Ленинград!..
Приеду –
О юности вспомню,
По улицам белым бродя. И станет
Свежо и легко мне,
Как тополю
После дождя.

На вечер встречи пришел счастливый и одухотворенный. Как же сердечно, взволнованно читал он свои стихи! Все слушавшие смотрели на него с нежной любовью и восхищением. Герои боев за Ленинград получили с автографом и его «Блокаду». У меня же – радость вдвойне: и книга, и долгоиграющая пластинка «Возвращение», посвященная творчеству славного сына и талантливого певца блокадного города.

А через месяц, 12 февраля, мы отдавали последний долг почившему блокаднику: измученное, истерзанное сердце его не выдержало.

Теперь можно открыть и нашу небольшую тайну: прототипом юного героя Юры Грачева в моем романе «Невская Дубровка» был Юра Воронов. Каким он получился – судить читателю. Но писал я с душевной болью, преклоняясь перед его подвигом в дни блокады и труднейшими жизненными испытаниями в послевоенное время.


Из рассказа И. Курчавова "Певец блокадного Ленинграда"

[Марика]

Юный защитник Брестской крепости – Петр Клыпа

"Мальчонка, в священную битву вступая,
Стал яростно мстить озверевшим врагам,
Ни в силе, ни в смелости не уступая
Обученным, опытным, взрослым бойцам."

Н. Гунько

Петр Клыпа
Петр Клыпа (1927 г. р.) был сыном железнодорожника из Брянска. В раннем детстве он потерял отца и еще двенадцатилетним мальчиком пошел в качестве воспитанника в ряды Красной Армии, мечтая стать военным. Два его брата были офицерами Красной Армии. Один из них погиб при выполнении служебного задания на Дальнем Востоке, а другой, Николай собственно и воспитывал Петра. Петя Клыпа до войны жил в Брестской крепости – был воспитанником музыкантского взвода 333-го стрелкового полка, носил красноармейскую форму и играл в полковом оркестре на трубе. Николай Клыпа в то время имел звание лейтенанта и командовал этим самым музыкантским взводом, был полковым капельмейстером. Музыкантский взвод, которым командовал лейтенант Николай Сергеевич Клыпа (1915 г. р.), считался лучшим в дивизии.

Когда началась война, Пете Клыпе шел пятнадцатый год. Но он был маленького роста, худенький и щуплый и потому казался двенадцати-тринадцатилетним подростком. Очень живой, сообразительный, смелый паренек, он, по рассказам, был замечательным товарищем – добрым и отзывчивым, всегда готовым поделиться с друзьями последним.

Петя уже несколько лет служил в армии как воспитанник полка и за это время стал заправским военным. Он был старательным, дисциплинированным бойцом, и комсоставская одежда, которую ему сшили по приказанию командира полка полковника Матвеева, сидела на нем как-то особенно ладно и аккуратно. Он носил свою форму даже с известным щегольством и при встрече лихо приветствовал командиров, четко отбивая при этом строевой шаг. И в крепости все знали и любили этого маленького смышленого солдатика. Нечего и говорить о том, что Петя мечтал, когда вырастет, поступить в военное училище и стать командиром Красной Армии.

Строгий и требовательный к своим бойцам, лейтенант Клыпа, пожалуй, с еще большей строгостью относился к своему брату. Петя знал, что ему не приходится рассчитывать ни на какую потачку со стороны Николая, и поэтому привык выполнять все требования воинской службы и дисциплины наравне со своими взрослыми товарищами.

Но как раз в субботу, 21 июня 1941 года, получилось так, что Петя провинился. У него было несколько часов свободного времени, и один знакомый музыкант из города уговорил его ненадолго пойти на брестский стадион, где проходили в тот день спортивные соревнования, и поиграть там на трубе в оркестре. Петя ушел без разрешения, надеясь скоро вернуться и думая, что брат не заметит его отсутствия.

Он жил вместе с братом и его семьей в одном из домов комсостава, находившихся вне крепости, неподалеку от главных входных ворот. Когда мальчик вернулся из города домой, оказалось, что лейтенант Клыпа уже знает о его самовольной отлучке. Пришлось получить заслуженное взыскание. Взыскание было не особенно суровым, но весьма неприятным. В этот субботний вечер, когда все бойцы собирались смотреть кино в крепости, а некоторые даже получили отпуск в город, Пете предстояло в наказание за свой проступок сидеть в казарме, в комнате музыкантов, и разучивать партию трубы в увертюре к опере «Кармен», которую как раз готовил полковой оркестр.

«Пока не будешь твердо знать свою партию, не имеешь права выйти из казармы», – строго предупредил лейтенант. И Петя знал: как ни крути, а поработать придется, потому что на другой день брат обязательно проверит, выполнил ли он задание. У Пети были хорошие музыкальные способности, отличная память, и он справился с делом быстрее, чем рассчитывал. Убедившись, что выучил все твердо и завтра не ударит лицом в грязь, он с чистой совестью отложил инструмент и пошел во двор крепости разыскивать своего приятеля Колю Новикова – мальчика старше его на год или полтора, который тоже был воспитанником здесь же, в музвзводе.

В тот вечер во дворе крепости было особенно людно и оживленно. По дорожкам группами расхаживали бойцы, командиры с женами, девушки из медсанбата и госпиталя. Где-то за Мухавцом, видно в одном из полковых клубов, играла музыка. Здесь и там прямо под открытым небом во дворе работали кинопередвижки, и киномеханики пользовались вместо экрана простыней или даже просто беленой стеной. Зрители смотрели фильм стоя. В одной из таких групп, собравшейся перед импровизированным экраном, Петя, наконец, отыскал Колю Новикова. Мальчики вместе досмотрели картину, побывали еще около двух или трех передвижек и, так как время подходило к «отбою», неторопливо направились к казармам.

Утром ребята собирались на Буг ловить рыбу… Проснувшись среди грохочущих взрывов, Петя вскочил с постели и еще не успев одеться, был отброшен близким взрывом в сторону – сильно ударился головой о стену. Несколько минут он пролежал без сознания, а потом кое-как поднялся на ноги и мало-помалу пришел в себя. И тогда он первым делом кинулся к пирамидам и схватил винтовку.

Среди взрослых бойцов были такие, что растерялись, поддались в первый момент панике. Командир – молодой лейтенант, вскоре появившийся здесь, – ставил им в пример этого мальчика, который сохранил полное самообладание и, едва опомнившись от контузии, ошеломленный и наполовину глухой, сейчас же взялся за оружие и приготовился встретить врага. Его пример помогал малодушным взять себя в руки и справиться со страхом. Огонь врага усиливался, здание казарм горело и рушилось, и уцелевшие бойцы, неся с собой раненых, спустились в массивные сводчатые подвалы, протянувшиеся под всем зданием. Там, у подвальных окон, были расставлены пулеметчики и стрелки.

После войны Клыпа П.С. вспоминал о лошадях пограничников: «Как обычно летом, лошади на ночь были оставлены во дворе у коновязи, где их и застал обстрел. Одних тут же убило, другие были ранены и с истошным ржанием и визгом катались по земле. Уцелевшие кони тоже панически ржали, храпели и бешено рвали ременные поводья, которыми были привязаны к бревнам коновязи. Некоторым удавалось сорваться, и они носились по крепостному двору, шарахаясь в стороны от взрывов, пока не падали, сраженные осколками.

Но те, что не смогли оборвать поводья, вскоре обессилели и затихли, и тогда бойцы обратили внимание на странное поведение этих лошадей. Казалось, кони поняли, что гибель неминуема. Они перестали рваться и стояли безучастно среди взлетающих черных вихрей взрывов, низко опустив головы. Было видно, как из больших влажных лошадиных глаз одна за другой скатываются на землю крупные слезы. Лошади плакали, словно прощаясь с жизнью, и людям, уже привыкшим к смерти и страданию людей, было до жути страшно смотреть на эти немые слезы беспомощных животных. И еще до полудня все кони были мертвы…»

Но нужно было, чтобы кто-то поднялся наверх, на второй этаж – наблюдать оттуда и вовремя доложить о появлении врага. Наблюдателю грозила опасность – верхний этаж дома особенно сильно кромсали вражеские снаряды. Командир вызвал добровольцев, и первым на его зов отозвался тот же Петя Клыпа. А потом мальчик стал ходить в разведку по крепости, выполняя поручения командиров. Для него не было запретных мест – он отважно и ловко пробирался на самые опасные участки, пролезал буквально всюду и приносил ценные сведения о противнике.

На второй день у бойцов 333-го полка подошли к концу боеприпасы. Казалось, сопротивление на этом участке будет неминуемо сломлено. В это самое время Петя Клыпа и Коля Новиков, отправившись в очередную разведку, обнаружили в одном из помещений казарм еще не поврежденный бомбами и снарядами противника небольшой склад боеприпасов. Мальчики сообщили об этом командирам и вместе с другими бойцами тут же, под огнем врага, принялись таскать патроны и гранаты к зданию, где оборонялись их товарищи. Благодаря им защитники крепости, сражавшиеся на этом участке, смогли продолжать сопротивление еще много дней, нанося врагу большой урон.

Петя Клыпа показал себя таким храбрым, смышленым и находчивым бойцом, что старший лейтенант Потапов Александр Ефремович, принявший в первые часы войны командование над бойцами 333-го полка, вскоре сделал его своим связным, и Петя пулей носился по подвалам и полуразрушенным лестницам здания, выполняя его поручения. Впрочем, это назначение имело и другой, неизвестный ему смысл. Командир, сделав мальчика связным при штабе, надеялся отвлечь его от прямого участия в боях и сберечь его жизнь.

Но Петя успевал и выполнять поручения командиров, и воевать вместе с бойцами. Он метко стрелял, и не один гитлеровец нашел свой конец там, в крепости, от его пуль. Он даже ходил в штыковые атаки с винтовкой, которая была больше его, или с маленьким пистолетом, добытым в обнаруженном им складе. Бойцы тоже берегли своего юного товарища и, заметив, что он идет вместе с ними в атаку, прогоняли его назад, в казармы, но Петя, чуть приотстав, тотчас же присоединялся к другой группе атакующих. А когда его упрекали в излишнем удальстве, он говорил, что должен отомстить за брата: кто-то по ошибке сказал ему, что лейтенанта Николая Клыпу фашисты убили у входных ворот крепости. И мальчик дрался бок о бок со взрослыми, не уступая им ни в смелости, ни в упорстве, ни в ненависти к врагу.

В подвалах здания 333-го полка было много раненых. Вскоре стало не хватать медикаментов, бинтов, и раненых нечем было перевязывать и лечить. Люди стали умирать от ран. Их выручил тот же Петя Клыпа. Он отправился на поиски, нашел в одном месте полуразрушенный склад какой-то санитарной части и под огнем врага принялся копаться в этих развалинах. Отыскав под камнями и перевязочный материал, и кое-какие лекарства, он принес все это в подвалы казарм. Тем самым многие раненые были спасены от смерти.

Не было воды. Жажда мучила раненых, плакали дети, просили пить. Не многие храбрецы отваживались под перекрестным огнем немецких пулеметов подползти с котелком или фляжкой к берегу Буга. Оттуда редко удавалось вернуться. Но рассказывают, что стоило только раненому застонать и попросить воды, как Петя обращался к командиру: «Разрешите сходить на Буг?» Много раз отправлялся он на эти вылазки за водой. Он умел найти наименее рискованный путь к берегу, ужом проползти между камнями к реке и всегда возвращался благополучно – с наполненной флягой.

Особенно трогательно заботился он о детях. Бывало, последний кусок сухаря, последний глоток воды, оставленный для себя, Петя отдавал измученным малышам. Однажды, когда детям совсем нечего было есть, он разыскал в развалинах продуктового склада всякую снедь и оделял голодных ребятишек кусочками раздобытого там шоколада, пока не роздал все до крошки. Многие женщины, застигнутые войной в постели, прибежали в подвал полуголыми, не успев одеться. Им нечего было надеть, нечем прикрыть наготу детей. И снова Петя Клыпа пришел им на помощь. Он помнил, где находился ларек Военторга, уже разрушенный бомбами и снарядами врага, и, хотя этот участок был под очень сильным обстрелом, мальчик пробрался туда. Час спустя он вернулся в подвалы, волоча за собой целую штуку материи, и тут же поделил ее между раздетыми женщинами и детьми.

Потом положение на участке 333-го полка стало безнадежным, и защитники казарм поняли, что им остается только погибнуть или попасть в руки врага. И тогда командование решило отправить в плен женщин и детей, находившихся в подвалах. Пете, как подростку, тоже предложили идти в плен вместе с ними. Но мальчик был до глубины души оскорблен этим предложением. «Разве я не красноармеец?» – с негодованием спросил он командира. Он заявил, что должен остаться и будет драться до конца вместе с товарищами, каков бы ни был этот конец. И старший лейтенант, тронутый и восхищенный мужеством мальчика, разрешил ему остаться. Петя принимал участие во всех дальнейших боях.

Однако в первых числах июля боеприпасы были почти полностью истрачены. Тогда командиры задумали сделать последнюю отчаянную попытку прорыва. Решили прорываться не на север, где противник ожидал атак и держал наготове крупные силы, а на юг, в сторону Западного острова, с тем, чтобы потом повернуть к востоку, переплыть рукав Буга и мимо госпиталя на Южном острове пробраться в окрестности Бреста.

К сожалению, этот прорыв окончился неудачей – большинство его участников погибло или было захвачено в плен. Петя Клыпа переплыл рукав Буга и с несколькими однополчанами сумел прорваться сквозь кольцо немцев. Целый день и всю ночь они бродили по лесу, пробираясь к Южному военному городку Бреста, а наутро их окружили и взяли в плен гитлеровцы. Их пристроили к большой колонне военнопленных, которую под сильным конвоем вели за Буг. По дороге навстречу колонне попалась машина, на которой ехали с аппаратурой немецкие кинооператоры.

Видно, они снимали фронтовую кинохронику и, увидев наших пленных, принялись крутить свой аппарат. Машина медленно подъезжала все ближе. И вдруг весь черный от пыли и пороховой копоти, полураздетый и окровавленный мальчик, шедший в первом ряду колонны, поднял кулак и погрозил прямо в объектив кинокамеры. Этот мальчик был Петя Клыпа. Операторы возмущенно закричали. Фашистские конвоиры дружно набросились на мальчика, осыпая его ударами. Он упал на дорогу и лишился сознания. Его, конечно, пристрелили бы, если бы не какой-то врач – капитан медицинской службы, шагавший в соседней шеренге пленных. Сам до предела измученный, он поднял на руки бесчувственного мальчика и донес его до лагеря.

Уже на другой день Петя снова деловито шнырял среди пленных бойцов, разыскивая товарищей по крепости. В Бяла Подляске пленных кормили раз в день какой-то грязной баландой, к которой полагалась маленькая порция эрзац-хлеба. Но даже и эту баланду нелегко было получить – лагерная охрана устраивала около кухни толчею и беспорядки, чтобы потом выстрелами разогнать голодных пленных. Люди теряли последние силы, и многие умирали. Петя буквально спас от голода старшину Игнатюка. Мальчик каждый день старался достать ему что-нибудь съестное и, хотя сам голодал, неуклонно приносил пищу для дяди Миши.

Там, в лагере, Петя встретил своего друга Колю Новикова и еще троих таких же, как он, мальчиков – воспитанников из других полков. Почти все эти ребята были старше его, но Петя показал себя самым смелым, ловким и решительным. Мальчики стали готовить побег и уже вскоре исчезли из лагеря. Успешно сбежав из Бяла Подляски, Петя с друзьями снова пришли в Брест.

Мальчики прожили в городе больше месяца, и Петя, такой же деятельный и энергичный, постоянно уходил что-то разведывать и высматривать у немцев. Ребята готовились взорвать немецкий склад боеприпасов. Но в эти дни брестское гестапо начало облавы, выискивая бывших советских военнослужащих, и Пете пришлось уходить из города, где многие его хорошо знали. Петя с Володей Казьминым осенью 1941 г. решили идти на восток, к линии фронта. Они мечтали перейти фронт и снова вступить в ряды Красной Армии.

Но ребят постигла неудача. Они прошли на восток уже несколько сот километров, в одной из деревень, где они остановились на ночлег, их схватили полицаи. Несколько дней спустя оба мальчика врозь были отправлены на работы в Германию вместе с партиями молодежи из соседних деревень. Петя потерял из виду своего товарища и вскоре очутился далеко от Родины – в Эльзасе, где ему пришлось батрачить у одного из крестьян. Освобожденный в 1945 году, он вернулся на свою родину в Брянск и там работал и жил вместе с матерью, пока в 1949 году не был осужден. Так, начав в 1941 году войну на западном краю нашей страны, в Бресте, и исколесив потом поневоле пол-Европы, он восемь лет спустя так же поневоле оказался на другом, восточном краю Советского Союза – неподалеку от Магадана.

Оказалось, что сам Петр Клыпа не совершал никакого преступления. Это преступление, немалое и тяжкое, совершил в его присутствии бывший школьный товарищ, и Петр Клыпа, поддавшись ложному чувству дружбы, вовремя не сообщил о происшедшем, дав возможность преступнику продолжать свою опасную деятельность, и тем самым по закону он оказался соучастником преступления. Видимо, следователь отнесся недобросовестно и даже предвзято к его делу. Петр Клыпа был объявлен прямым соучастником преступника и потому получил исключительно тяжелое наказание – 25 лет заключения – и отправлен на север страны.

Как ни закален Петр Клыпа был всей своей нелегкой предыдущей жизнью, этот удар почти сразил его. Он видел смерть и кровь, он ежечасно рисковал жизнью в страшные дни обороны Брестской крепости. Но то была война, и он, как воин, боролся с врагами Родины, с врагами своего народа. Позже он испытал все муки плена, все унижения рабского труда на немецкой каторге. Но он знал, что это творит с ним ненавистный враг. Теперь все было иначе. Теперь он получил наказание от своей Родины, горячо любимой и бесконечно дорогой для него. И это наказание морально было страшнее всего, что он уже пережил.

По просьбе писателя Смирнова С.С. делом Клыпы Петра Сергеевича занялась Главная военная прокуратура. А существо дела было таким, что давало полную возможность ставить вопрос о помиловании. В начале января 1956 г., после почти семи лет заключения, Клыпа П.С. был освобождён…

[Марика]

"Они сражались беззаветно,
Патрон последний берегли,
Их имена приносит ветром,
Печальным ветром той войны."

С. Кадашников

Дневник Кости Корниенко

Обыкновенная тетрадка. В таких школьники пишут классные сочинения или решают задачки. На первой странице надпись: «Дневник Корниенко Константина Васильевича». Разве и сейчас мало любителей вести дневники? Вот только картинка на обложке такая, каких не встретишь сегодня: идут в бой, ощетинившись пушками и пулеметами, танки – предшественники знаменитых «тридцатьчетверок», а над ними, распластав могучие крылья, проносятся многомоторные бомбардировщики. И невольно вспоминаются слова когда-то очень популярной песни: Если завтра война, если завтра в поход,
Если черная сила нагрянет...

Ее пели осоавиахимовцы, возвращаясь с занятий, гулко топая по булыжной мостовой, единственной в нашем маленьком городке. Ее пели мы, мальчишки, пристроившись в хвост осоавиахимовской колонне, смертельно завидуя парням с настоящими винтовками на плече... Если завтра война... Но перевернешь страницу, и в лицо пахнет пороховой гарью и дымом пожаров. Война пришла. И то завтра, о котором пелось в песне, стало сегодняшним днем. Сегодня умирали люди, сегодня рушились мечты и надежды, сегодня каждый решал для себя мучительно трудный вопрос: как жить дальше? А песни... Песни пели другие... «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой...»

Костик Корниенко... Небольшого росточка, худенький, черноволосый, с карими умными глазами. Донбассовский мальчишка. Сдвинутая на затылок кубанка, расстегнутый полушубок... Таким он остался в памяти жителей села, таким он смотрит на нас с фотографии. «Костю в школу отдали рано, – вспоминал его брат В. Корниенко. – Он был таким живым и подвижным, что ему трудно было высидеть урок до конца. Учительница рассказывала маме, что он мог во время урока встать и выбежать из класса. Сам он говорил: «Встал и побежал». А вот учился брат хорошо. И очень много читал».

По характеру он был из тех, кого в ребячьей среде называют заводилами. Ни одно дело в классе или школе не обходилось без его участия. Вскоре одноклассники избрали его старостой, членом учкома. Долгое время Костя редактировал стенную газету и делал это с большим увлечением, даже переписывался с «Пионерской правдой», спрашивая у нее доброго совета. «В этом мальчике счастливо сочеталось многое, – рассказала мне бывшая классная руководительница Кости Г. Петренко. – Светлый разум, активный темперамент, дисциплинированность, скромность, настойчивость в достижении поставленной цели, любовь к технике, живописи, музыке. Все это было у Кости».

«Старший мой брат много читал о художниках и сам неплохо рисовал, играл на нескольких музыкальных инструментах, а в старших классах увлекся радиотехникой. Впоследствии это увлечение ему особенно пригодилось...»

Он мечтал строить корабли и готовился к поступлению в Николаевский кораблестроительный институт. Он любил жизнь. Но больше жизни он любил Родину. Может быть, потому первой дневниковой записью стали всем хорошо знакомые, но всегда бессмертные слова: «Жизнь дается человеку один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы...» Это были не просто слова. Для него они стали священной заповедью, воинской присягой, которой он остался верен до конца.

Костика Корниенко, подростка из поселка Троицко-Харцызск, что в Донбассе, бойца шахтерского партизанского отряда «За Родину», расстреляли утром 11 марта 1943 года. Было солнечно и тепло. Пахло оттаявшей землей и тополиными почками. Он шел по раскисшей дороге, щурил глаза навстречу солнцу и, чуть шевеля разбитыми губами, напевал свою любимую «Катюшу». Увидев соседку, переходящую дорогу с ведрами на коромысле, остановился на секунду, нашел в себе силы пошутить: «Зачем же, тетя, с пустыми...» Конвоир толкнул его прикладом в спину.

Партизаны - отец и сын
У околицы он остановился. Сказал: «Дальше не ведите. Здесь будет лучше». Грянул залп. Об этом рассказывали очевидцы, и я ничем не приукрасил их рассказ. Человек встретил смерть. Встретил ее просто и спокойно. Так встретит ее не каждый. И тут необходимо процитировать еще одну запись из дневника, которая стоит чуть ниже известных слов Николая Островского: «Когда человек идет на смерть, то самое меньшее, что ему надо знать, это: зачем?» Константин Корниенко знал.

Его похоронили за селом. На могиле посадили цветы. Человека не стало. И только боль запеклась навсегда в сердце матери, и только добрая память навсегда поселилась в сердцах людей. Осталась еще тетрадка. Дневник. Напрасно, читатель, ты будешь искать в нем описания героических подвигов партизан. Условия конспирации не позволяли Костику сделать это. И все же каждая строчка дневника бесценна, как голос расстрелянной юности, дошедший к нам через годы, как памятник на партизанской могиле.

«Ст. Апостолово. 29 июля 1941 года. В 5 часов вечера я услыхал печальное известие: беженцы рассказывают о бомбардировках Николаева и Одессы. Так и кажется, что вот-вот покажутся немецкие самолеты. Они уже были здесь немного раньше, шли бомбить Днепропетровск и Запорожье...

5 января 1942 года. Сижу вечером один. Пишу... Утром встал поздно. Позавтракали. Дождался Шуру и Васю. Вместе с ними стали собирать «генератор». А что за генератор, расскажу после. Пришлось поработать. Но разве мы боимся работы?»

Удалось узнать, что это был за «генератор», о котором писал Костя. Так он условно называл радиоприемник, который хорошо послужил партизанам.

«7 января 1943 года. В доме суматоха. Оказывается, должна прийти полиция с обыском и описать все имущество. Наше и дяди. Ждали полицию до восьми вечера. Не пришли. Ходил к соседям. Когда шел домой, небо на востоке пылало. Вот бьют так бьют, что и небу жарко.

9 января 1942 года.
Сегодня был на допросе в полиции. Стучусь в дверь.
– Можно?
– Можно. Как твоя фамилия?

И начался допрос. На столе лежит наган, шомпол, патроны. Передо мной сидит начальник Харцызской уголовной полиции. За его спиной стоит винтовка. Он улыбается и, прищурив глаза, смотрит на меня. Я отвечаю ему тем же. Он спрашивает меня об оружии, имею ли я его. Допрос окончился скоро, потому что я отвечал точно и ясно.

Был на допросе и Вася (брат Кости). Следователь сказал ему, что будет еще говорить со мной завтра и если он не будет удовлетворен моими ответами, то, наверное, применит то, что применил к Петру Ракитову, – шомпол. А он меня уже предупреждал. После допроса был у Хорошайло Н. и рисовал акварелью новогоднюю елочку. Вышло хорошо.

13 января 1942 года. В 10 часов утра позавтракал и ушел к Николаю X. рисовать «Вид скалы среди моря» Айвазовского. Открытка не цветная, и поэтому приходится делать две работы: рисовать и подбирать цвет. Сегодня нарисовал только небо, на фоне которого видны грозовые тучки. Работа моя понравилась и Николаю и Митьке Блетникову, который сказал, что вот-вот с картины дунет ветерок. Был у Николая до вечера.

Завтра Новый год (по старому стилю), а за мной вторично приходили из полиции, но по случаю того, что меня дома нет, они сказали, чтобы я пришел завтра. Как бы они меня не поздравили палками. Ну что ж, придется и палки принимать.

16 января 1942 года. В ночь под 16-е мне что-то снилось... Я купался в мутной воде, а вокруг меня плавали гады, но не кусали. Надо быть осторожным, как бы и правда не укусил какой гад...

2 февраля 1942 года. После продолжительного молчания возобновляю запись. Мой дневник спасся чудом. 16 января у нас в доме был сделан обыск, а я положил дневник под ящик, где он и спасся. У нас полиция взяла все тетради и радиочасти. Дня через два из нашего поселка стали выгонять в «добровольном порядке» на работу в Зугрэс, по расширению плотины. Я тоже там «работал». Людей сгоняют в котловину. Там они работают на правах пленных под немецкой охраной. Я работал 3 дня, но в последнее время, ссылаясь на «боль» в левой руке, перестал ходить...

8 февраля 1942 года. Последние пять дней ничего особенного для себя и для людей я не сделал... Сегодня весь день вокруг нашего села слышались взрывы. День сегодня был хороший, «погода летная», и поэтому, встав с постели и выйдя во двор, я сразу встретил три «ястребка», которые с быстротой молнии пронеслись над нашим домом. Они летели так низко, что казалось, вот-вот зацепят за дымоходные трубы, а колхозники любовались их полетом, говорили, что советские летчики до того смело летают, что скоро будут ездить по улицам, запруженным немцами. Целый день был слышен рокот моторов советских самолетов, стрельба немецких зениток и шум «телеги».

17 февраля 1943 года. Сегодня был весь день на ногах. На улице тает. Тепло. Похоже на весну... Хочется многое написать, но знаю, что это опасно. Вот сейчас пишу, а может быть, завтра меня здесь не будет. Слыхал, что якобы полиция сегодня эвакуируется, и поэтому я не исключаю возможности, что и нас могут эвакуировать. Хотя бы дней на десять позже.

Часто ловлю себя на мысли: не хочется погибать, не сделав большой пользы для Родины. Лучше бы погибнуть на фронте. Знаю, что если бы я попал на фронт, то вся моя хандра быстро бы отпала...»

Окончание фразы тщательно зачеркнуто. Это последняя фраза в дневнике. Через день Константина Корниенко арестовали. За несколько дней до смерти он думал о том, что слишком мало сделал для Родины, хотя его послужному списку мог бы позавидовать и бывалый партизан: распространение листовок, диверсии, вооруженные нападения на полицейских и фашистских солдат, доставка оружия и боеприпасов во взводы отряда, переход линии фронта для связи с командованием и т. д. В момент ареста он продолжал думать и заботиться о других. Когда фашисты ворвались в комнату, Костя успел прикрыть одеждой, что висела на вешалке, бойца партизанского отряда, которому потом удалось скрыться.

Много хорошего можно бы рассказать о Косте Корниенко – парнишке из поколения Чекалиных и Матросовых, но пусть это лучше сделает человек, обязанный ему жизнью и свободой, – народный артист Грузинской ССР Михаил Туманишвили. Ему Костя помог бежать из плена, и долгое время прятал у себя в саду.

«Костика Корниенко мне трудно забыть, – писал мне Туманишвили. – Он обладал необычайным человеческим обаянием, которое очень быстро сближало его с людьми. Судьба свела меня с ним в те годы, когда Донбасс представлял собой груду взорванных зданий, шахт, конструкций, дорог, жизней. Мы часто встречались с Костиком в шалаше. Им владела фанатическая ненависть к гитлеровцам и полицаям, и при виде их он не умел себя сдерживать.

Как-то раз, найдя в поле листовку «Вести с Советской Родины», он принес ее мне в шалаш, и мы долго работали. Костик притащил из дому кипы старых тетрадей, карандаши; через два дня у нас было больше сотни рукописных копий, которые он унес с собой. Среди кого он их распространял – не знаю. Очень хорошо помню, как он рассказывал о своих друзьях, которые вместе с ним потопили на какой-то переправе около 20 немцев.

Показал он мне свой тайник во дворе дома, вправо от ворот, при входе, где он хранил оружие. Когда я спрашивал у него, откуда все это и где эта переправа, он неопределенно водил рукой по воздуху и весело улыбался. Несколько раз он обучал нас разговорному шифру-коду, которым пользовались его друзья, когда хотели «напакостить» фашистам и полицаям» (это его выражение).

Я бы таким, как Костик, из золота памятники ставил. Он весь, до последней клетки своего существа, был героем, верящим в красивую, замечательную идею. Костик никогда не бил себя кулаком в грудь, не кричал напыщенных фраз – он был просто обыкновенным хорошим советским парнем, а такие парни и были героями.

Костик был мечтателем и часто рассказывал, какая прекрасная жизнь будет после войны. Таких, как Костик, надо помнить героями – они были героями, ведь они еще детьми сражались за Родину».


Обыкновенная тетрадка. В таких школьники пишут классные сочинения или решают задачки. На первой странице надпись: «Дневник Корниенко Константина Васильевича». Разве и сейчас мало любителей вести дневники? Вот только картинка на обложке такая, каких не встретишь сегодня: идут в бой, ощетинившись пушками и пулеметами, танки – предшественники знаменитых «тридцатьчетверок», а над ними, распластав могучие крылья, проносятся многомоторные бомбардировщики. И невольно вспоминаются слова когда-то очень популярной песни: Если завтра война, если завтра в поход,
Если черная сила нагрянет...

Ее пели осоавиахимовцы, возвращаясь с занятий, гулко топая по булыжной мостовой, единственной в нашем маленьком городке. Ее пели мы, мальчишки, пристроившись в хвост осоавиахимовской колонне, смертельно завидуя парням с настоящими винтовками на плече... Если завтра война... Но перевернешь страницу, и в лицо пахнет пороховой гарью и дымом пожаров. Война пришла. И то завтра, о котором пелось в песне, стало сегодняшним днем. Сегодня умирали люди, сегодня рушились мечты и надежды, сегодня каждый решал для себя мучительно трудный вопрос: как жить дальше? А песни... Песни пели другие... «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой...»

Костик Корниенко... Небольшого росточка, худенький, черноволосый, с карими умными глазами. Донбассовский мальчишка. Сдвинутая на затылок кубанка, расстегнутый полушубок... Таким он остался в памяти жителей села, таким он смотрит на нас с фотографии. «Костю в школу отдали рано, – вспоминал его брат В. Корниенко. – Он был таким живым и подвижным, что ему трудно было высидеть урок до конца. Учительница рассказывала маме, что он мог во время урока встать и выбежать из класса. Сам он говорил: «Встал и побежал». А вот учился брат хорошо. И очень много читал».

По характеру он был из тех, кого в ребячьей среде называют заводилами. Ни одно дело в классе или школе не обходилось без его участия. Вскоре одноклассники избрали его старостой, членом учкома. Долгое время Костя редактировал стенную газету и делал это с большим увлечением, даже переписывался с «Пионерской правдой», спрашивая у нее доброго совета. «В этом мальчике счастливо сочеталось многое, – рассказала мне бывшая классная руководительница Кости Г. Петренко. – Светлый разум, активный темперамент, дисциплинированность, скромность, настойчивость в достижении поставленной цели, любовь к технике, живописи, музыке. Все это было у Кости».

«Старший мой брат много читал о художниках и сам неплохо рисовал, играл на нескольких музыкальных инструментах, а в старших классах увлекся радиотехникой. Впоследствии это увлечение ему особенно пригодилось...»

Он мечтал строить корабли и готовился к поступлению в Николаевский кораблестроительный институт. Он любил жизнь. Но больше жизни он любил Родину. Может быть, потому первой дневниковой записью стали всем хорошо знакомые, но всегда бессмертные слова: «Жизнь дается человеку один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы...» Это были не просто слова. Для него они стали священной заповедью, воинской присягой, которой он остался верен до конца.

Костика Корниенко, подростка из поселка Троицко-Харцызск, что в Донбассе, бойца шахтерского партизанского отряда «За Родину», расстреляли утром 11 марта 1943 года. Было солнечно и тепло. Пахло оттаявшей землей и тополиными почками. Он шел по раскисшей дороге, щурил глаза навстречу солнцу и, чуть шевеля разбитыми губами, напевал свою любимую «Катюшу». Увидев соседку, переходящую дорогу с ведрами на коромысле, остановился на секунду, нашел в себе силы пошутить: «Зачем же, тетя, с пустыми...» Конвоир толкнул его прикладом в спину.

Партизаны - отец и сын
У околицы он остановился. Сказал: «Дальше не ведите. Здесь будет лучше». Грянул залп. Об этом рассказывали очевидцы, и я ничем не приукрасил их рассказ. Человек встретил смерть. Встретил ее просто и спокойно. Так встретит ее не каждый. И тут необходимо процитировать еще одну запись из дневника, которая стоит чуть ниже известных слов Николая Островского: «Когда человек идет на смерть, то самое меньшее, что ему надо знать, это: зачем?» Константин Корниенко знал.

Его похоронили за селом. На могиле посадили цветы. Человека не стало. И только боль запеклась навсегда в сердце матери, и только добрая память навсегда поселилась в сердцах людей. Осталась еще тетрадка. Дневник. Напрасно, читатель, ты будешь искать в нем описания героических подвигов партизан. Условия конспирации не позволяли Костику сделать это. И все же каждая строчка дневника бесценна, как голос расстрелянной юности, дошедший к нам через годы, как памятник на партизанской могиле.

«Ст. Апостолово. 29 июля 1941 года. В 5 часов вечера я услыхал печальное известие: беженцы рассказывают о бомбардировках Николаева и Одессы. Так и кажется, что вот-вот покажутся немецкие самолеты. Они уже были здесь немного раньше, шли бомбить Днепропетровск и Запорожье...

5 января 1942 года. Сижу вечером один. Пишу... Утром встал поздно. Позавтракали. Дождался Шуру и Васю. Вместе с ними стали собирать «генератор». А что за генератор, расскажу после. Пришлось поработать. Но разве мы боимся работы?»

Удалось узнать, что это был за «генератор», о котором писал Костя. Так он условно называл радиоприемник, который хорошо послужил партизанам.

«7 января 1943 года. В доме суматоха. Оказывается, должна прийти полиция с обыском и описать все имущество. Наше и дяди. Ждали полицию до восьми вечера. Не пришли. Ходил к соседям. Когда шел домой, небо на востоке пылало. Вот бьют так бьют, что и небу жарко.

9 января 1942 года.
Сегодня был на допросе в полиции. Стучусь в дверь.
– Можно?
– Можно. Как твоя фамилия?

И начался допрос. На столе лежит наган, шомпол, патроны. Передо мной сидит начальник Харцызской уголовной полиции. За его спиной стоит винтовка. Он улыбается и, прищурив глаза, смотрит на меня. Я отвечаю ему тем же. Он спрашивает меня об оружии, имею ли я его. Допрос окончился скоро, потому что я отвечал точно и ясно.

Был на допросе и Вася (брат Кости). Следователь сказал ему, что будет еще говорить со мной завтра и если он не будет удовлетворен моими ответами, то, наверное, применит то, что применил к Петру Ракитову, – шомпол. А он меня уже предупреждал. После допроса был у Хорошайло Н. и рисовал акварелью новогоднюю елочку. Вышло хорошо.

13 января 1942 года. В 10 часов утра позавтракал и ушел к Николаю X. рисовать «Вид скалы среди моря» Айвазовского. Открытка не цветная, и поэтому приходится делать две работы: рисовать и подбирать цвет. Сегодня нарисовал только небо, на фоне которого видны грозовые тучки. Работа моя понравилась и Николаю и Митьке Блетникову, который сказал, что вот-вот с картины дунет ветерок. Был у Николая до вечера.

Завтра Новый год (по старому стилю), а за мной вторично приходили из полиции, но по случаю того, что меня дома нет, они сказали, чтобы я пришел завтра. Как бы они меня не поздравили палками. Ну что ж, придется и палки принимать.

16 января 1942 года. В ночь под 16-е мне что-то снилось... Я купался в мутной воде, а вокруг меня плавали гады, но не кусали. Надо быть осторожным, как бы и правда не укусил какой гад...

2 февраля 1942 года. После продолжительного молчания возобновляю запись. Мой дневник спасся чудом. 16 января у нас в доме был сделан обыск, а я положил дневник под ящик, где он и спасся. У нас полиция взяла все тетради и радиочасти. Дня через два из нашего поселка стали выгонять в «добровольном порядке» на работу в Зугрэс, по расширению плотины. Я тоже там «работал». Людей сгоняют в котловину. Там они работают на правах пленных под немецкой охраной. Я работал 3 дня, но в последнее время, ссылаясь на «боль» в левой руке, перестал ходить...

8 февраля 1942 года. Последние пять дней ничего особенного для себя и для людей я не сделал... Сегодня весь день вокруг нашего села слышались взрывы. День сегодня был хороший, «погода летная», и поэтому, встав с постели и выйдя во двор, я сразу встретил три «ястребка», которые с быстротой молнии пронеслись над нашим домом. Они летели так низко, что казалось, вот-вот зацепят за дымоходные трубы, а колхозники любовались их полетом, говорили, что советские летчики до того смело летают, что скоро будут ездить по улицам, запруженным немцами. Целый день был слышен рокот моторов советских самолетов, стрельба немецких зениток и шум «телеги».

17 февраля 1943 года. Сегодня был весь день на ногах. На улице тает. Тепло. Похоже на весну... Хочется многое написать, но знаю, что это опасно. Вот сейчас пишу, а может быть, завтра меня здесь не будет. Слыхал, что якобы полиция сегодня эвакуируется, и поэтому я не исключаю возможности, что и нас могут эвакуировать. Хотя бы дней на десять позже.

Часто ловлю себя на мысли: не хочется погибать, не сделав большой пользы для Родины. Лучше бы погибнуть на фронте. Знаю, что если бы я попал на фронт, то вся моя хандра быстро бы отпала...»

Окончание фразы тщательно зачеркнуто. Это последняя фраза в дневнике. Через день Константина Корниенко арестовали. За несколько дней до смерти он думал о том, что слишком мало сделал для Родины, хотя его послужному списку мог бы позавидовать и бывалый партизан: распространение листовок, диверсии, вооруженные нападения на полицейских и фашистских солдат, доставка оружия и боеприпасов во взводы отряда, переход линии фронта для связи с командованием и т. д. В момент ареста он продолжал думать и заботиться о других. Когда фашисты ворвались в комнату, Костя успел прикрыть одеждой, что висела на вешалке, бойца партизанского отряда, которому потом удалось скрыться.

Много хорошего можно бы рассказать о Косте Корниенко – парнишке из поколения Чекалиных и Матросовых, но пусть это лучше сделает человек, обязанный ему жизнью и свободой, – народный артист Грузинской ССР Михаил Туманишвили. Ему Костя помог бежать из плена, и долгое время прятал у себя в саду.

«Костика Корниенко мне трудно забыть, – писал мне Туманишвили. – Он обладал необычайным человеческим обаянием, которое очень быстро сближало его с людьми. Судьба свела меня с ним в те годы, когда Донбасс представлял собой груду взорванных зданий, шахт, конструкций, дорог, жизней. Мы часто встречались с Костиком в шалаше. Им владела фанатическая ненависть к гитлеровцам и полицаям, и при виде их он не умел себя сдерживать.

Как-то раз, найдя в поле листовку «Вести с Советской Родины», он принес ее мне в шалаш, и мы долго работали. Костик притащил из дому кипы старых тетрадей, карандаши; через два дня у нас было больше сотни рукописных копий, которые он унес с собой. Среди кого он их распространял – не знаю. Очень хорошо помню, как он рассказывал о своих друзьях, которые вместе с ним потопили на какой-то переправе около 20 немцев.

Показал он мне свой тайник во дворе дома, вправо от ворот, при входе, где он хранил оружие. Когда я спрашивал у него, откуда все это и где эта переправа, он неопределенно водил рукой по воздуху и весело улыбался. Несколько раз он обучал нас разговорному шифру-коду, которым пользовались его друзья, когда хотели «напакостить» фашистам и полицаям» (это его выражение).

Я бы таким, как Костик, из золота памятники ставил. Он весь, до последней клетки своего существа, был героем, верящим в красивую, замечательную идею. Костик никогда не бил себя кулаком в грудь, не кричал напыщенных фраз – он был просто обыкновенным хорошим советским парнем, а такие парни и были героями.

Костик был мечтателем и часто рассказывал, какая прекрасная жизнь будет после войны. Таких, как Костик, надо помнить героями – они были героями, ведь они еще детьми сражались за Родину».

[Марика]

Александр Иванович Маринеско (1913-1963)
Герой Великой отечественной Войны,
легендарный командир подводной лодки С-13,
«личный враг Гитлера».

Герой Советского Союза, командир подводной лодки А.И. Маринеско родился 15 января 1913 года в Одессе.
Уже в 13 лет Александр начал плавать учеником матроса на кораблях Черноморского пароходства. В школе юнг ему, как лучшему, сократили срок обучения и без экзаменов перевели в Одесский мореходный техникум.
Александр Маринеско дослужился до должности второго помощника капитана парохода "Красный флот" и поступил на высшие курсы командного состава военного флота. Маринеско был настолько грамотным офицером, что всего через несколько лет службы на подводных лодках, его назначили командиром лодки М-96 "Малютка".

"Малютка" Маринеско установила фантастический рекорд скорости погружения, всего за 19,5 секунд, тогда как по нормам полагалось 35!
Лодка Маринеско успешнее всех провела торпедные стрельбы и в 1940 году была признана лучшей на Балтийском флоте, а Маринеско наградили золотыми часами.

Когда началась война, умение воевать капитана Маринеско проявилось в настоящих чудесах! Так 22 июля 1941 года команда Маринеско вышла в море на маломощной "М-96" - и в этом же первом боевом походе их подводный «тихоход» потопил огромный фашисткий корабль водоизмещением 7000 тонн.

В августе 1942 года "М-96" совершил еще один легендарный поход, в котором Маринеско одним залпом потопил немецкий транспорт "Хелена" водоизмещением 1850 тонн, следующий с тремя сторожевыми кораблями, после чего успешно уклонился от преследующих сторожевиков. За этот поход Александр Марнеско был награжден орденом Ленина.

В апреле 1943 года капитан 3 ранга Маринеско получил под свое начало среднюю подлодку "С-13".
В свой первый же поход в должности командира "С-13" поход, Маринеско потопил очередной немецкий транспорт "Зигфрид". Правда, торпедная атака не удалась: израсходовав все торпеды в первом залпе и одну во втором, командир промахнулся, да и немецкий капитан оказался опытным и дважды сумел уклониться от торпед. Тогда "С-13" всплыла, догнала судно и расстреляла его из артиллерийских орудий. Маринеско наградили орденом Красного Знамени.

Но самым известным подвигом Александра Маринеско, прославившем великого подводника во всём мире, когда сам Гитлер назвал его своим «личным врагом», стал поход 30 января 1945 года.
В тот день командир подводной лодки "С-13" обнаружил, преследовал и тремя торпедами потопил шедший из Данцига немецкий суперлайнер "Вильгельм Густлоф" (длина 208 м, ширина 23,5 м, водоизмещение 25 484 т), имевший на борту свыше 8 тысяч фашистов!
Это был самый крупный военный транспорт, потопленный в годы войны нашими подводниками.

http://zateevo.ru/userfiles/image/Geroi%20Rossii/Marinesko/marinesko04.jpg
В тот день на борту "Густлова" находились множество нацистских руководителей, высших офицеров гестапо и СС, 3700 подводников, и в их числе 100 подготовленных экипажей для новейших подводных лодок, с помощью которых Германия все еще рассчитывала изменить ход войны.
Ещё есть легенда, что именно на "Густлофе" немцы вывозили в Германию знаменитую "Янтарную комнату". По крайней мере, поиск комнаты в районе катастрофы судна водолазы ведут до сих пор.
В этом же походе "С-13" мастерски атаковала и торпедировала вспомогательный немецкий крейсер "Генерал фон Штойбен" водоизмещением 14 660 тонн (перевозивший 3600 танкистов, которых хватило бы на укомплектование нескольких танковых дивизий).
http://zateevo.ru/userfiles/image/Geroi%20Rossii/Marinesko/marinesko05.jpg
Обе атаки Маринеско совершил, прорвав сторожевое охранение. Он преследовал объекты удара на пределе возможностей работы двигателей своей подлодки, да еще в надводном положении, что было смертельно опасно. Это был смелый и дерзкий выход к вражеским кораблям на минимально допустимую дистанцию торпедного залпа.

Однако сам Александр Иванович Маринеско до самой смерти не считал себя героем и никогда не называл тот поход "С-13" подвигом. Он называл это следованием воинскому долгу и уставу.

Александр Маринеско навсегда останется в истории нашего флота как один из выдающихся героев-подводников. Он ничего не боялся ни на море, ни на суше.
В море он часто поступал вопреки всем законам подводной войны и даже логике. Атаковал порой со стороны немецкого берега, с мелководья, а уходил от погони - к месту потопления. Лез в самые опасные места - потому что его там не ждали, и в этой нелогичности была высшая логика!
Участь подводников страшна: на Балтике воевало 13 подводных лодок - "эсок", а уцелела единственная. Лодка под несчастливым 13-м номером, командиром которой и был легендарный Маринеско.

Александр Иванович Маринеско - Герой Советского Союза. Награждён двумя орденами Ленина, двумя орденами Красного Знамени, медалями.

Умер Александр Маринеско 25 ноября 1963 года, похоронен на Богословском кладбище города Санкт-Петербурга.
http://zateevo.ru/userfiles/image/Geroi%20Rossii/Marinesko/marinesko02.jpg
Памятники А. И. Маринеско установлены в Калининграде, Кронштадте и Одессе.
На здании Одесского мореходного училища и в городе Кронштадте на доме № 2 по ул. Коммунистической, в котором жил командир подводной лодки С-13 Герой Советского Союза А. И. Маринеско, установлены мемориальные доски.
http://zateevo.ru/userfiles/image/Geroi%20Rossii/Marinesko/marinesko06.jpg
http://zateevo.ru/userfiles/image/Geroi%20Rossii/Marinesko/marinesko08.jpg
Маринеско посвящены фильмы «О возвращении забыть» (1985) и «Первый после Бога» (2005). Фильмы, основаны на фактах биографии легендарного капитана-подводника Александра Маринеско.

Потопление «Вильгельма Густлофа» описывается в романе Нобелевского лауреата Гюнтера Грасса «Траектория краба».
Именем А. И. Маринеско названы набережная в Калининграде и центральная улица одного из районов города в Севастополе.
Улица Строителей (Ленинград), на которой Маринеско жил до войны, переименована в его честь в улицу Маринеско.
В центральном музее Воружённных Сил, в Москве, можно посмотреть флаг легендарной подводной лодки «C-13».
В Санкт-Петербурге имеется музей подводных сил России имени А. И. Маринеско (Санкт-Петербург, Кондратьевский пр-т., 83/1).
На Украине имя А. И. Маринеско носит Одесское мореходное училище.

https://www.kinopoisk.ru/film/93006/

Смотреть видео

[Марика]

http://demography.ru/xednay/demography/facts/4rotmistr/filimoshin_ww.html

Во время Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. в рядах Красной Армии отважно сражались с немецко-фашистскими захватчиками и отдавали свои жизни за правое дело многие тысячи советских воинов, представлявших все нации и народности СССР
Национальность погибших военнослужащих
Число потерь (тыс.чел.)
%% к общему числу безвозвратных потерь
Русские
5 756.0
66.402
Украинцы
1 377.4
15.890
Белорусы
252.9
2.917
Татары
187.7
2.165
Евреи
142.5
1.644
Казахи
125.5
1.448
Узбеки
117.9
1.360
Армяне
83.7
0.966
Грузины
79.5
0.917
Мордва
63.3
0.730
Чуваши
63.3
0.730
Азербайджанцы
58.4
0.673
Молдаване
53.9
0.621
Башкиры
31.7
0.366
Киргизы
26.6
0.307
Удмурты
23.2
0.268
Таджики
22.9
0.264
Туркмены
21.3
0.246
Эстонцы
21.2
0.245
Марийцы
20.9
0.241
Буряты
13.0
0.150
Коми
11.6
0.134
Латыши
11.6
0.134
Литовцы
11.6
0.134
Народности Дагестана
11.1
0.128
Осетины
10.7
0.123
Поляки
10.1
0.117
Карелы
9.5
0.110
Калмыки
4.0
0.046
Кабардинцы и балкарцы
3.4
0.039
Греки
2.4
0.028
Чеченцы и ингуши
2.3
0.026
Финны
1.6
0.018
Болгары
1.1
0.013
Чехи и словаки
0.4
0.005
Китайцы
0.4
0.005
Югославы
0.1
0.001
Другие национальности
33.7
0.389
Всего
8 668.4
100.0

Погибло около 40 млн. человек. 6 млн. евреев. 18 млн. русских, 16 млн. немцев.

[Мила-Я]

Подвиг Николая Сиротинина
В городе Кричев Могилевской области на улице Сиротинина рядом с военкоматом есть братская могила. В ней захоронены 43 человека. Среди них солдат, чьим именем позднее назвали эту улицу.

altЛетом 1941 года к белорусскому городку Кричеву прорывалась 4-я танковая дивизия Хайнца Гудериана, одного из самых талантливых немецких генералов-танкистов. Части 13-й советской армии отступали. Не отступал только наводчик Коля Сиротинин — совсем мальчишка, невысокий, тихий, щупленький. Ему тогда только-только исполнилось 19 лет.

«Здесь останутся два человека с пушкой», — сказал командир батареи. Николай вызвался добровольцем. Вторым остался сам командир. Коля занял позицию на холме прямо на колхозном поле. Пушка тонула в высокой ржи, зато ему хорошо видны были шоссе и мост через речушку Добрость. Когда головной танк вышел на мост, Коля первым же выстрелом подбил его. Вторым снарядом поджег бронетранспортер, замыкавший колонну, создав затор.

Не совсем ясно до сих пор, почему Коля остался в поле один. Но версии есть. У него, видимо, как раз и была задача — создать на мосту «пробку», подбив головную машину гитлеровцев. Лейтенант находился у моста и корректировал огонь, а потом, видимо, вызвал на затор из немецких танков огонь другой нашей артиллерии. Из-за реки. Достоверно известно, что лейтенанта ранили и потом он ушел в сторону наших позиций (предположительно это мл. лейтенант Евдокимов В.В. 1913 г.р., захоронен в одной братской могиле с Николаем). Есть предположение, что и Коля должен был отойти к своим, выполнив задачу. Но… у него было 60 снарядов. И он остался!

Два танка попытались стащить головной танк с моста, но тоже были подбиты. Бронированная машина попыталась преодолеть речку Добрость не по мосту. Но увязла в болотистом береге, где и её нашел очередной снаряд. Коля стрелял и стрелял, вышибая танк за танком…

Танки Гудериана уперлись в Колю Сиротинина, как в Брестскую крепость. Уже горели 11 танков и 7 бронетранспортеров! То, что больше половины из них сжег один Сиротинин, — точно (какие-то достала и артиллерия из-за реки). Почти два часа этого странного боя немцы не могли понять, где окопалась русская батарея. А когда вышли на Колину позицию, были очень удивлены, что стоит только одно орудие. У Николая оставалось всего три снаряда. Предлагали сдаться. Коля ответил пальбой по ним из карабина.

altПосле боя обер-лейтенант 4-й танковой дивизии Хенсфальд (погиб позднее под Сталинградом) записал в дневнике:

«17 июля 1941 года. Сокольничи, близ Кричева. Вечером хоронили неизвестного русского солдата. Он один стоял у пушки, долго расстреливал колонну танков и пехоту, так и погиб. Все удивлялись его храбрости… Оберст (полковник) перед могилой говорил, что если бы все солдаты фюрера дрались, как этот русский, то завоевали бы весь мир. Три раза стреляли залпами из винтовок. Все-таки он русский, нужно ли такое преклонение?»

— Во второй половине дня немцы собрались у места, где стояла пушка. Туда же заставили прийти и нас, местных жителей, — вспоминает местная учительница Ольга Борисовна Вебрижская. — Мне, как знающей немецкий язык, главный немец с орденами приказал переводить.
Он сказал, что так должен солдат защищать свою родину — фатерлянд. Потом из кармана гимнастерки нашего убитого солдата достали медальон с запиской, кто, да откуда. Главный немец сказал мне: «Возьми и напиши родным. Пусть мать знает, каким героем был её сын и как он погиб».

Когда сестре Николая репортеры задали вопрос, почему именно Коля вызвался прикрывать отступление нашей армии, Таисия Владимировна ответила: «Мой брат не мог поступить иначе».

11 танков и 7 бронемашин, 57 солдат и офицеров недосчитались гитлеровцы после боя на берегу реки Добрость, где стоял в заслоне русский солдат Николай Сиротинин.

Сейчас на том месте стоит памятник:

«Здесь на рассвете 17 июля 1941 г. вступил в единоборство с колонной фашистских танков и в двухчасовом бою отбил все атаки врага старший сержант-артиллерист Николай Владимирович Сиротинин, отдавший свою жизнь за свободу и независимость нашей Родины»

Николай Сиротинин награжден орденом Отечественной войны I степени посмертно.
Вечная память герою!

Смотреть видео

[Мила-Я]

Ловушка Матвея Кузьмина. Как псковский крестьянин повторил подвиг Сусанина

Самым пожилым Героем Советского Союза стал человек, родившийся за три года до отмены крепостного права.
[img]http://images.aif.ru/004/841/cebf70dfc073ad21ef8d079679c62cb2.jpg[/img]

В Москве, на станции метро «Партизанская», стоит памятник — пожилой бородатый мужчина в шубе и валенках вглядывается куда-то вдаль. Пробегающие мимо москвичи и гости столицы редко утруждают себя тем, чтобы прочесть надпись на постаменте. А прочитав, вряд ли что-то поймут — ну, герой, партизан. Но для памятника могли бы подобрать кого-нибудь и поэффектнее.

Но человек, которому установлен памятник, эффектов не любил. Он вообще мало говорил, предпочитая словам дела.

21 июля 1858 года в селе Куракино Псковской губернии в семье крепостного крестьянина родился мальчик, которого назвали Матвеем. В отличие от многих поколений своих предков, мальчик пробыл крепостным менее трёх лет — в феврале 1861 года император Александр II отменил крепостное право.

Но в жизни крестьян Псковской губернии мало что изменилось — личная свобода не избавила от необходимости тяжело трудиться день за днём, год за годом.

Выросший Матвей жил так же, как и его дед и отец, — когда пришла пора, женился, обзавёлся детьми. Первая жена Наталья умерла в молодости, и крестьянин привёл в дом новую хозяйку Ефросинью.

Всего было у Матвея восемь детей — двое от первого брака и шестеро от второго.

Менялись цари, гремели революционные страсти, а жизнь Матвея текла заведённым порядком.

Был он крепок и здоров — младшая дочь Лидия родилась в 1918 году, когда отцу стукнуло 60 лет.

Устоявшаяся советская власть стала собирать крестьян в колхозы, но Матвей отказался, оставшись крестьянином-единоличником. Даже когда в колхоз вступили все, кто жил рядом, Матвей меняться не захотел, оставшись последним единоличником во всём районе.
«Контрик» в оккупации

Ему было 74 года, когда власти выправили ему первые в жизни официальные документы, в которых значилось «Матвей Кузьмич Кузьмин». До той поры все звали его просто Кузьмичом, а когда возраст перевалил за седьмой десяток — дедом Кузьмичом.

Был дед Кузьмич человеком нелюдимым и малоприветливым, за что за глаза звали его «бирюком» и «контриком».

За упрямое нежелание идти в колхоз в 30-е мог Кузьмич и пострадать, однако беда прошла стороной. Видимо, суровые товарищи из НКВД решили, что лепить «врага народа» из 80-летнего крестьянина — это перебор.

К тому же дед Кузьмич обработке земли предпочитал рыбную ловлю и охоту, в которой был большой мастер.

Когда началась Великая Отечественная война, Матвею Кузьмину было почти 83 года. Когда враг стал стремительно приближаться к деревне, где он жил, многие соседи поспешили в эвакуацию. Крестьянин с семейством предпочёл остаться.

Уже в августе 1941 года деревня, где жил дед Кузьмич, была оккупирована гитлеровцами. Новые власти, узнав о чудом сохранившемся крестьянине-единоличнике, вызвали его и предложили стать деревенским старостой.

Матвей Кузьмин немцев за доверие поблагодарил, но отказался — дело-то серьёзное, а он и глуховат стал, и подслеповат. Речи старика гитлеровцы посчитали вполне лояльными и в знак особого доверия оставили ему его главный рабочий инструмент — охотничье ружьё.

В начале 1942 года, после окончания Торопецко-Холмской операции, неподалёку от родной деревни Кузьмина заняли оборонительные позиции части советской 3-й ударной армии.

В феврале в деревню Куракино прибыл батальон немецкой 1-й горнострелковой дивизии. Горные егеря из Баварии были переброшены в этот район для участия в планируемом контрударе, целью которого было отбросить советские войска.

Перед отрядом, базировавшимся в Куракино, была поставлена задача скрытно выйти в тыл к советским войскам, находящимся в деревне Першино, и внезапным ударом нанести им поражение.

Для осуществления этой операции нужен был проводник из местных, и немцы вновь вспомнили о Матвее Кузьмине.

13 февраля 1942 года его вызвал командир немецкого батальона, заявивший — старик должен вывести гитлеровский отряд к Першино. За эту работу Кузьмичу пообещали денег, муки, керосина, а также роскошное немецкое охотничье ружьё.

Старый охотник осмотрел ружьё, по достоинству оценив «гонорар», и ответил, что согласен стать проводником. Он попросил показать место, куда точно нужно вывести немцев, на карте. Когда комбат показал ему нужный район, Кузьмич заметил, что никаких сложностей не будет, поскольку он в этих местах много раз охотился.

Слух о том, что Матвей Кузьмин поведёт гитлеровцев в советский тыл, мигом облетел деревню. Пока он шёл домой, односельчане с ненавистью смотрели ему в спину. Кто-то даже рискнул что-то крикнуть ему вслед, но стоило деду обернуться, как смельчак ретировался — связываться с Кузьмичом и раньше было накладно, а теперь, когда он был в фаворе у фашистов, и подавно.
Пропагандистский плакат «Героический подвиг советского патриота Матвея Матвеевича Кузьмина», 1942 год.

В ночь на 14 февраля немецкий отряд, который вёл Матвей Кузьмин, вышел из деревни Куракино. Они шли всю ночь тропами, известными только старому охотнику. Наконец, на рассвете Кузьмич вывел немцев к деревне.

Но прежде, чем они успели перевести дух и развернуться в боевые порядки, по ним вдруг со всех сторон был открыт шквальный огонь…

Ни немцы, ни жители Куракино не заметили, что сразу после разговора деда Кузьмича с немецким командиром из деревни в сторону леса выскользнул один из его сыновей, Василий…

Василий вышел в расположение 31-й отдельной курсантской стрелковой бригады, сообщив, что у него есть срочная и важная информация для командира. Его отвели к командовавшему бригадой полковнику Горбунову, которому он и рассказал то, что велел передать отец, — немцы хотят зайти в тыл к нашим войскам у деревни Першино, но он выведет их к деревне Малкино, где и должна ждать засада.

Чтобы выиграть время для её подготовки, Матвей Кузьмин всю ночь водил немцев окольными дорогами, на рассвете выведя их под огонь советских бойцов.

Командир горных егерей понял, что старик его перехитрил, и в ярости выпустил в деда несколько пуль. Старый охотник опустился на снег, окрасившийся его кровью…

Немецкий отряд был разбит наголову, операция гитлеровцев была сорвана, несколько десятков егерей были уничтожены, часть попала в плен. Среди убитых оказался и командир отряда, который застрелил проводника, повторившего подвиг Ивана Сусанина.
Лучше поздно, чем никогда

О подвиге 83-летнего крестьянина страна узнала почти сразу. Первым о нём рассказал военный корреспондент и писатель Борис Полевой, позже обессмертивший подвиг лётчика Алексея Маресьева.

Первоначально героя похоронили в родном селе Куракино, но в 1954 году было принято решение перезахоронить останки на братском кладбище города Великие Луки.

Удивителен другой факт: подвиг Матвея Кузьмина был официально признан фактически сразу, о нём писались очерки, рассказы и стихи, однако в течение более чем двадцати лет подвиг не был отмечен государственными наградами.

Возможно, сыграло роль то, что дед Кузьмич фактически был никем — не солдат, не партизан, а просто нелюдимый старик-охотник, проявивший великую силу духа и ясность ума.

Но справедливость восторжествовала. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 8 мая 1965 года за мужество и героизм, проявленные в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, Кузьмину Матвею Кузьмичу посмертно присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина.

83-летний Матвей Кузьмин стал самым пожилым обладателем звания Героя Советского Союза за все время его существования.

Если будете на станции «Партизанская», остановитесь у памятника с надписью «Герой Советского Союза Матвей Кузьмич Кузьмин», поклонитесь ему. Ведь без таких людей, как он, не было бы сегодня и нашей Родины.

[img]http://static1.repo.aif.ru/1/da/270341/d041e1c0edbecf46287885986670bc22.jpg[/img]

[rodi]

Знаменитый русский историк В. О. Ключевский сказал, что, утратив память об истории, наша душа может заблудиться во мраке.

Крутая речь Си Цзиньпина. http://www.rg.ru/2015/05/06/knr-site.html

Оказывается Китай, третья по потерям страна после СССР и Германии. Это по потерям военнослужащих.
Если считать общие потери, военные и мирные, то и вовсе вторая.
Вечная память героям.

[Ribka]

мой дед защищал китайцев в 1937-1938 годах на японо-китайской войне.

img032.jpg (183.51 КБ) 662 просмотра

а потом с 1941 по 1944 года был танкистом, на втором украинском фронте в Молдавии был ранен и демобилизован.

[Марика]

Со светлым днем Великой Победы!!!
Низкий поклон живым воинам!
Вечная память отдавшим жизни в борьбе с фашизмом.

[ЦвятОчек]

9 мая была на экскурсии в Царицыно, посвященной его истории. В этом районе, до недавнего времени, находился стекольный завод. Когда-то там изготовили, первые еще, звезды для Кремля, крышку саркофага для Ленина.
К моменту начала ВОВ на заводе трудилось, без малого, 100 мужчин. Все они ушли на фронт. Ни один..., ни один из них не вернулся с войны. Светлая им Память.

[Ribka]

Якутия. Суровые ребята

image.jpg (134.42 КБ) 632 просмотра

[Илюха]

Кютинен Даниил Иванович, пекарь блокадного Лениграда.
Умер от истощения.

[Марика]

http://www.aif.ru/society/history/1117790?utm_source=aifrelated&utm_medium=click&utm_campaign=aifrelated

Орлы умирают в небе. Жизнь и бессмертие Амет-Хана Султана.
Увлечение

В мире не бывает плохих народов, а герои и подлецы есть и среди русских, и среди англичан, и среди украинцев, и среди немцев, и среди крымских татар…

Говоря об истории участия крымских татар в Великой Отечественной войне, нужно признать, что этот народ пережил настоящую трагедию. Пока одна его часть дралась с фашистами, другая встала на путь коллаборационизма и предательства, пособничая гитлеровцам в совершении самых страшных преступлений. А вслед за этим в 1944 году кара в виде депортации обрушилась на головы не только тех, кто действительно был виновен, но зачастую и на ни в чём не повинных…

Но не о подлецах пойдёт сегодня речь, а о герое. О человеке, являющемся не только гордостью крымских татар и дагестанских лакцев, но и, в полном смысле этого слова, героем Советского Союза.

Амет-Хан Султан родился 25 октября 1920 года в Крыму, в городе Алупка, в семье выходца из дагестанского аула Цовкра, лакца по национальности, и крымской татарки.

Его детская биография не содержала в себе ничего героического — 7 классов школы, железнодорожное училище, рабочая специальность… Но увлечённость небом, распространённая среди советской молодёжи 1930-х, коснулась и его. Молодой рабочий занимался в аэроклубе, осваивая профессию лётчика.

И когда в феврале 1939 года Амет-Хан оказался в армии, «гражданское» увлечение небом решило его дальнейшую судьбу. Он был направлен в знаменитую Качинскую военную авиационную школу, из которой в 1940 году Амет-Хан вышел уже в звании младшего лейтенанта.


Статья по теме
Всемирный пожар. 10 фактов о Второй мировой войне
Советские войска в Берлине, 1945 год.
Таран над Ярославлем

Истребительный полк Амет-Хана, оснащённый самолётами И-15 и И-153, встретил войну в Молдавии. В бои с фашистами молодой лётчик вступил с первого дня войны. Осенью 1941 года его полк дрался с немцами у Ростова-на-Дону. После тяжёлых потерь полк перевели на переформирование и переобучение. Теперь Амет-Хану предстояло сражаться на британском «харрикейне».

В марте 1942 года полк Амет-Хана Султана вошёл в состав ПВО Ярославля. Войска гитлеровцев не дошли до города, но авиация противника наносила по нему бомбовые удары.

31 мая 1942 года город был атакован «юнкерсами». Советские истребители вступили в схватку. Амет-Хан Султан, израсходовав все боеприпасы, настиг противника и таранил его. «Харрикейн» застрял в «юнкерсе», но советский лётчик выбрался из кабины и приземлился при помощи парашюта. За подвиг в небе Ярославля Амет-Хан Султан был награждён орденом Ленина.

В 1942 году лётчик, пересевший на истребители марки «Як», отличился в боях под Воронежем и Сталинградом, зарекомендовав себя настоящим асом воздушных схваток.

Воздушный спецназ Сталина

В этот момент советское командование приняло решение создать своеобразный «воздушный спецназ» из лучших советских пилотов для борьбы с элитой люфтваффе. Таким «спецназом» стал 9-й гвардейский истребительный авиационный полк. Чтобы понять, какие лётчики были собраны в этом полку, достаточно сказать, что в нём воевали 28 Героев Советского Союза, 25 из которых получили это звание, сражаясь в «воздушном спецназе».

В состав этого подразделения вошёл и Амет-Хан Султан. Он сбивал немцев, воюя на «Яках», затем на американской «Аэрокобре», а завершал войну на истребителе Ла-7. Казалось, техники, неподвластной этому пилоту, просто не существовало.

В августе 1943 года капитану Амет-Хану Султану было присвоено звание Героя Советского Союза.



В январе 1944 года Амет-Хан и его боевой товарищ, Герой Советского Союза Иван Борисов, сумели захватить самолёт противника, принудив гитлеровского пилота к посадке на советский аэродром. Интересно, что Амет-Хан освоил захваченный немецкий самолёт связи почти сразу, совершив на нём самостоятельный полёт.

Всего за время войны Амет-Хан Султан лично сбил 30 самолётов противника и ещё 19 — в составе группы. 29 июня 1945 года гвардии майор Амет-Хан Султан стал дважды Героем Советского Союза.

Герои и предатели

Разбрасываться элитой авиации после войны не стали, и по личному приказу Сталина все лучшие асы были направлены на учёбу в военные академии. Туда же поступил и Амет-Хан Султан, несмотря на то, что в своих анкетах упрямо выводил «национальность — крымский татарин». После депортации 1944 года для такого поступка необходимо было мужество, тем более что лётчик легко мог указать национальность отца.Впрочем, у советской власти к самому Амет-Хану Султану претензий не было. Как не было никогда претензий к ней и у самого аса, который считал себя именно советским человеком, интернационалистом и с равной теплотой относился к Крыму, Дагестану и Москве, ставшей его новым домом.

При этом семью Амет-Хана трагедия, происшедшая с крымскими татарами во время войны, затронула напрямую. Родители лётчика остались в оккупации, и в 1943 году командование отдало приказ партизанам вывезти их на Большую землю. Однако родители ответили отказом, а самих партизан окружили полицаи. Группе пришлось прорываться с боем.

Тем не менее родителей героя после войны не тронули, а вот брат Амет-Хана, Имран, был арестован органами НКВД как лицо, сотрудничавшее с оккупантами. Имран Султан служил в так называемой вспомогательной полиции…

Испытатель

Но вернёмся к самому Амет-Хану. Через несколько месяцев обучения в академии подполковник Амет-Хан Султан подал рапорт об отчислении и увольнении со службы.

Дело было не в политике и не в «пятом пункте» — боевой лётчик с горечью прнал, что для обучения в академии ему элементарно не хватает образования.


После увольнения со службы он на несколько месяцев оказался в подвешенном состоянии. Никем, кроме как лётчиком, он себя не видел, но становиться пилотом на гражданских трассах не хотел — слишком простая работа.

Помогли боевые друзья, замолвившие за него слово в высоких инстанциях — сам за себя гордый Амет-Хан просить не умел. И в феврале 1947 года он стал лётчиком-испытателем Лётно-исследовательского института в Жуковском.

Это было дело, наиболее подходившее для пилота, за годы войны успешно освоившего целый ряд отечественных и зарубежных самолётов.

За годы работы в ЛИИ Амет-Хан Султан стал «крёстным отцом» десятков образцов отечественной воздушной техники, с честью выходя из самых непростых ситуаций.

Друг за друга

В начале 1950-х годов в СССР шли испытания пилотируемого аналога самолёта-снаряда «Комета». Самолёт-снаряд запускал двигатель, затем отделялся от самолёта-носителя и производил автономный полёт. Во время одного из испытаний сброс самолёта-снаряда произошёл раньше положенного времени, и двигатель не был запущен. Новая машина оказалась в свободном падении, и командование приказало Амет-Хану Султану немедленно прыгать. Однако лётчик боролся до конца, запустил двигатель у самой земли и сумел посадить машину.


В конце 1950-х годов Амет-Хан Султан совершил десятки, если не сотни испытательных полётов по программе разработки катапультных кресел для лётчиков и космонавтов. Его постоянным напарником был испытатель Валерий Головин, который и выполнял катапультирование.

12 ноября 1958 года на самолёте МиГ-15УТИ, в котором находились Султан и Головин, произошло несанкционированное срабатывание порохового патрона катапульты. В результате у самолёта оказался пробит бак, а Головин был зажат катапультным креслом. Разгерметизированную кабину заливал авиационный керосин, хлеставший так, что не видно было приборной доски. В любую секунду мог возникнуть пожар, и руководитель полётов отдал команду Амет-Хану покинуть самолёт.

Однако оставить товарища лётчик не мог. В совершенно немыслимых условиях, при ежесекундной угрозе пожара и взрыва, Амет-Хан Султан посадил самолёт, сумев спасти и Валерия Головина, и машину.

Предсказание

Испытатели — люди с железным характером. Через некоторое время Амет-Хан Султан и Валерий Головин вновь вместе поднялись в небо, продолжая испытания. Для кого Головин при катапультировании испытывал тяжёлый и неповоротливый скафандр, Амет-Хан понял уже после полёта Юрия Гагарина.


Помогал Амет-Хан Султан космонавтам и в освоении невесомости. Он был одним из пилотов «воздушной лаборатории», на которой при выполнении так называемой «горки» создавалось ощущении кратковременной невесомости. Через такие полёты проходили все отечественные космонавты.

Осенью 1970 года в ЛИИ имени Громова состоялось празднование 50-летия Амет-Хана Султана. На торжество собрались его боевые товарищи, лётчики-испытатели, конструкторы, гости из Дагестана и Крыма, где он часто бывал и где его очень любили. Смущённый такими почестями лётчик благодарил всех за тёплые слова. А когда кто-то из друзей заметил, что, мол, пора уже передавать опыт молодым, Амет-Хан ответил горской притчей: «Когда старый орёл предчувствует приближение смерти, он из последних сил рвётся ввысь, поднимается как можно выше. А потом складывает крылья и летит камнем на землю. Поэтому горные орлы умирают в небе — на землю они падают уже мёртвые…»

На эти слова никто из друзей не обратил особого внимания в тот радостный вечер. Да и сам Амет-Хан Султан вряд мог предполагать, что притча эта окажется пророчеством.

1 февраля 1971 года во время испытания нового двигателя на летающей лаборатории Ту-16 произошла катастрофа. Экипаж во главе с дважды Героем Советского Союза, заслуженным лётчиком-испытателем СССР Амет-Ханом Султаном погиб.

Память

Его именем названы улицы в разных городах СССР, в родной Алупке, в подмосковном Жуковском, где он жил, работая в ЛИИ имени Громова, аэропорт в Махачкале…

Герой живёт, пока его помнят. Мы очень часто помним не тех, кто этого достоин, забывая о тех, чьей памятью должны дорожить.

В 2010 году в городе Ярославле при поддержке местных предпринимателей и бизнесменов Дагестана был установлен памятник Амет-Хану Султану. Памятник установлен недалеко от места, надо которым в 1942 году мужественный лётчик таранил фашистский «юнкерс», спасая город от врага.