Такой разный СССР

[Gudvin]

против нас брошены огромные силы. Исчезнет Россия - исчезнут все народы бывшего СССР,

С чего бы это Россия исчезла? Вы считаете, что кому-то выгоден хаос в стране с огромными запасами ЯО? Если бы кому-то это было нужно, то вы бы это поняли по ситуации на Северном Кавказе и в других проблемных регионах. "Мировой империализм" действует исключительно чужими руками.

[Gudvin]

Аэропорт Хорог на юге Таджикской ССР 1980-е…

[Sovok-59]

В Ташкенте, столице Узбекской Советской Социалистической Республики, в ночь с 10 на 11 января 1966 года (точнее в 1.32 утра), скоропостижно скончался премьер-министр Индии Лал Бахадур Шастри

.

Таков был неожиданный трагичный финал труднейшей, но успешной международной конференции, созванной по инициативе СССР. Смерть настигла Шастри в отведенной ему загородной резиденции на территории правительственного дома отдыха «Дурмень» под Ташкентом. За несколько часов до этого он и президент Пакистана фельдмаршал Мохаммед Айюб Хан в торжественной обстановке, в присутствии мировой прессы подписали Ташкентскую Декларацию, положившую конец кровопролитному военному конфликту между двумя странами. Оба врага, без улыбок, с серьезными лицами, приняли итог советского посредничества, осуществленного Председателем Совета Министров СССР Алексеем Николаевичем Косыгиным.

Настолько внезапной и загадочной была смерть индийского премьера, что сразу появилась версия о его убийстве, об отравлении его пакистанцами. Слухи об этом не утихают до сих пор. Как же все было на самом деле? Я присутствовал на Ташкентской конференции в качестве переводчика, да и переводил индийскому премьеру на протяжении двух лет, вплоть до ночи его странной смерти. Рассказ о ее обстоятельствах будет неполон без пристального взгляда на саму конференцию - ее истоки, ход и успешные итоги. Они неразрывно связаны с судьбой Шастри.

К встрече в Ташкенте привела серия вооруженных столкновений между Индией и Пакистаном. В апреле 1965 года пакистанские войска атаковали индийцев в спорном пограничном районе Качский Ранн, безлюдной соляной пустыне в штате Гуджарат. В сентябре начались столкновения на севере - в Кашмире. Боевые действия вспыхнули и в западной части Пакистана. Обе армии захватывали участки вражеской территории. Прекращение огня было шатким, не гарантировало мир. Продолжение войны подорвало бы экономику Индию, не говоря о Пакистане, в военном отношении менее мощном государстве.

Особенно острой сложилась ситуация в Кашмире. Проблема возникла еще в 1947 году в ходе раздела Индии, тогда британской колонии, на два независимых государства - Индийский Союз и мусульманский Пакистан. Индусский правитель княжества Кашмир, действуя на основании Закона о независимости Индии, принятого английским парламентом, заявил о присоединении княжества, 80% населения которого составляли мусульмане, к Индии. Отказ Пакистана признать это привел к вооруженному конфликту. Результатом стал фактический раздел княжества на две части: около трети стала контролироваться Пакистаном, т.н. «Азад (свободный) Кашмир», остальное стало индийским штатом Джамму и Кашмир. Индия всегда считала пакистанскую оккупацию незаконной.

К межгосударственной и религиозной напряженности, взаимному недоверию и подозрительности, посеянной при разделе полуострова не без содействия Англии, добавлялась и личная неприязнь обоих лидеров. Их внешний вид разительно отличался: высокий, импозантный экстраверт Айюб Хан и миниатюрный (не достававший ему до плеча) и молчаливый Шастри. Однако они были схожи в своей твердости, даже упрямстве, в отстаивании национальных позиций.

В те годы Индия была неприсоединившимся государством, близким партнером СССР. Но советское руководство старалось наладить отношения и с Пакистаном, членом двух прозападных военных блоков. Пакистан на это шел. В Москве родилась идея посредничества. Однако без ослабления напряженности между Индией и Пакистаном Советскому Союзу пришлось бы постоянно лавировать между ними. Помимо укрепления безопасности в близком к нам регионе, неплохо было бы и отдалить Пакистан от США и Китая (тогда был пик советско-китайской вражды).

Понимая риск посредничества в споре, регулярно перераставшем в вооруженные столкновения, Советский Союз полагался на свой авторитет в обеих странах, на свой статус не только европейской, но и азиатской державы. Попытка Англии стать «медиатором» не удалась, и Запад скептически относился к способности СССР примирить стороны конфликта, этой первой попытке коммунистической державы примирить два враждующих капиталистических государства. Немало надежд в Москве связывали с личным авторитетом Алексея Николаевича Косыгина, который уже выделился из советского руководства опытом государственного деятеля и знанием международной проблематики, умелого переговорщика. Будучи реалистом, Косыгин сознавал предстоящие трудности, но он был знаком с тем и с другим лидером - принимал их с государственными визитами в СССР в 1965 году. Оба посещали тогда и Ташкент, поражались тщательностью восстановительных работ в древних мечетях Бухары и Самарканда. Айюб Хан при мне молился перед гробницей Тамерлана.

Из Индии и Пакистана приходили сигналы, что СССР мог бы сыграть благотворную роль в урегулировании кризиса. Косыгин обменивался с обоими руководителями письмами после вооруженного конфликта в апреле 1965 года. В сентябре Косыгин пишет им, предлагая встретиться в Ташкенте. Уже в декабре, после первоначальных заминок, они согласились прибыть на такую встречу без всяких условий.

Хотя Индия всегда традиционно ближе к СССР, чем Пакистан, был сделан максимум, чтобы избежать обвинений в наших предпочтениях, как в политическом, так и в хозяйственно-бытовом плане: от зеркально экипированных резиденций для обоих лидеров, до мебели, письменных принадлежностей, числа автомашин и обслуживающего персонала.

В Ташкент наша делегация вылетела 1 января 1966 года - не самый удобный день для начала работы. После новогодней ночи многие пассажиры выглядели невыспавшимися. Всего 85 человек, на двух правительственных самолетах Ил-18. В делегацию входили министр иностранных дел Андрей Андреевич Громыко и министр обороны маршал Родион Яковлевич Малиновский. Эксперты-дипломаты, секретари-машинистки, служба безопасности, хозяйственный персонал, связисты. Летели и мы, переводчики, сотрудники Бюро Переводов МИД: Виктор Суходрев, Андрей Вавилов, Сергей Четвериков и Герман Гвенцадзе (были переводчики и на хиндустани, но они не потребовались: переговоры шли на английском). Большую вспомогательную роль предстояло сыграть узбекским властям по обеспечению комфортного и безопасного проживания и работы двум многочисленным иностранным делегациям и армии иностранных журналистов.

Возглавлял нашу делегацию Косыгин.

Ташкент встретил нас солнцем и теплом (+20). Старая часть города, базар и так отличались восточными красками, уличными закусочными с вкуснейшим пловом, теперь город еще более похорошел: был обновлен асфальт улиц, освежены фасады магазинов. Сюда была стянута милиция из всей республики. Стояла прекрасная погода, настроение у жителей города было приподнятое, ташкентцы всячески демонстрировали свою доброжелательность.

Официальное открытие конференции состоялось 4 января в присутствии всех делегатов и прессы. В зале за большим круглым столом царил холод, улыбок не было. Затем была короткая встреча между Айюб Ханом и Шастри - по процедурным вопросам. Пакистанский президент высказал готовность к трехсторонним встречам с участием Косыгина, но Шастри отказался. Думаю, он надеялся, что его советский союзник будет более эффективно нажимать на Айюба с глазу на глаз.

После открытия конференции сразу начались проблемы. Особая трудность заключалась в том, что Шастри и Айюб не вели переговоры один на один. Избегая личных встреч, они оставались в своих резиденциях, согласившись лишь на двусторонние беседы с Косыгиным. Ему предстояла челночная дипломатия: поездки из одной дачи в другую, разговор то с одним, то с другим. С 4 по
10 января Косыгин был погружен в безостановочный процесс: выслушивание позиций, убеждение, споры, анализ требований двух противников, их претензий и жалоб, передача их от одного лидера другому, подсказывание возможных развязок и формулировок. Насколько я помню, лишь дважды оба лидера встретились наедине: на довольно невеселом ланче в одном помещении (на «нейтральной даче», подготовленной для двусторонних встреч) и в конце конференции, после подписания с трудом согласованной Ташкентской декларации.

После той первой двусторонней встречи Aйюб посетовал Косыгину, что на его слова Шастри отвечает молчанием, поэтому далее встречаться им вдвоем «бесполезно». Надо сказать, что Айюб, несмотря на военную стать, производил положительное впечатление своими спокойствием, приветливостью и вниманием к собеседнику. В ответ на вопрос Косыгина Шастри тихим голосом объяснил, что «молчит, чтобы не обидеть; он предлагает неприемлемые вещи». «Он» - только так, без имени, они называли друг друга в беседах с Алексеем Николаевичем. Индийцы считали внешнюю приветливость Айюб Хана напускной.

С чем приехала советская делегация в Ташкент? Цель максимум была склонить стороны к заключению всеобъемлющего двустороннего пакта о мире, дружбе и добрососедских отношениях. Его текст, кажется, был заготовлен в Москве, но нам, переводчикам, он показан не был, что косвенно свидетельствовало о его нереалистичности.

Непримиримые позиции сторон подтвердились уже в первых отдельных беседах обоих лидеров с Косыгиным. Айюб Хан заявил ему, что основным вопросом повестки дня Ташкентской встречи должна быть кашмирская проблема, «которая не решена». Это означало, что Пакистан опять предъявит претензии на всю территорию. Шастри же сказал Косыгину, что видит задачу встречи в договоренности об отказе от войны, исключении конфликтов и нормализации отношений. Из его слов выходило, что т.н. «кашмирского вопроса» не существует. Т.е. Шастри надеялся, не говоря об этом прямо, что договоренность о мирных отношениях будет гарантировать неприкосновенность штата Джамму и Кашмир. На худой конец он был не против закрепления линии раздела в нынешнем status quo. Но при этом он требовал обуздать пакистанских «инфильтраторов» (лазутчиков). Именно поэтому Индия не отдаст перевалы, через которые они могут двинуть в Кашмир.

Пакистанцы, однако, настаивали, что речь идет не об инфильтраторах, о самом народе Кашмира.

Несмотря на противоположность позиций сторон, Косыгин с энергией приступил к своей миссии, к поездкам в обе резиденции, из одной в другую (благо они были расположены рядом). Виктор Суходрев и я его сопровождали. Но довольно скоро он понял, что ни о каком всеобъемлющем пакте мира не может быть и речи, да и кашмирский вопрос в Ташкенте решить не удастся. Стороны уперлись и не отходили на запасные позиции. Что же делать, к чему вести дело?

Я листаю сохранившийся блокнот (полсотни страниц) моих рукописных записей последнего дня переговоров - 9 января: части слов, сокращения, значки. Каждый переводчик имел свою систему скорописи. Некоторые каракули сейчас трудно разобрать. Однако из записей видно, как упорно и умело Косыгин ведет беседы, и как доверительно с ним говорят оба лидера. Всего он провел порядка двадцати отдельных встреч, каждая по одному, два, три часа. Я участвовал в десятках международных переговорах как в качестве переводчика, так и эксперта-дипломата (по запрещению химического и других видов оружия массового уничтожения, по разным проблемам экологии), но редко сталкивался с такой плотностью и напряжением на протяжении одной недели.

С Виктором Суходревом, моим хорошим другом и лучшим дипломатическим переводчиком английского языка в МИД, да и, пожалуй, в СССР, мы обычно работали в паре. Такой формат давно отработали. Он переводил, я делал пометки в блокноте. Или я переводил, он отдыхал. Переводчики постоянно сопровождали Косыгина и Громыко, ездили в гостиницу «Ташкент» диктовать беседы (часто ночью) мидовским машинисткам.… «Волгам» делегации было разрешено ехать на красный свет - при их появлении все автомобильное движение в городе перерывалось.

На ранней стадии переговоров мы - переводчики - увидели, что процесс согласования текста заключительного документа стал напоминать хемингуэеевский «поток сознания». Аргументы, контраргументы, меняющиеся варианты абзацев, фраз и отдельных слов - этот калейдоскоп формулировок детально восстанавливать каждый день уже было почти невозможно. Да и не нужно. Главной нашей задачей стало зафиксировать позиции, аргументацию сторон, согласованный вариант на данный момент и оставшиеся подвешенными части текста. Такие аналитические выжимки мы постоянно записывали на полях наших блокнотов, для себя. Ведь на кратких совещаниях руководства нас иногда просили напомнить суть позиций, процитировать слова, произнесенные Айюбом или Шастри.

Помогал стиль работы Косыгина. С ним было легко, все чувствовали себя членами одной команды, без ранжиров. Огромное значение имела его феноменальная память (впрочем, как и у Громыко). Ему не нужны были наши длинные записи, а только суть, которую он быстро схватывал. В редких случаях он обращался к нашей памяти, т.е. к нашим заметкам, говорил всегда уважительно. Отпечатанных записей бесед он не ждал, понимая, что за дефицитом времени это уже физически невозможно. Да и он скептически относился к «исторической значимости» подробных, почти стенографических, записей (такие готовились при Хрущеве, Брежневе и позднее при Горбачеве). Лишь в одном случае он попросил подробно записать краткую беседу с Шастри. В ней он усмотрел важный признак податливости Индии на последнем этапе, и это надо было точно зафиксировать. Характерно, что и Громыко, обычно ревностно относившийся к записям бесед, их от нас не требовал.

В переговорах Косыгин был предельно вежлив, тактичен, не доминировал, осторожно убеждал того и другого лидера. Говорил примерно так: «Альтернатива примирению - продолжение войны... Можно, конечно, сейчас разъехаться, но через год, два, пять лет вы вернетесь к тем же вопросам, но уже затратив миллиарды на войну... Начните с чистого листа, сделайте первый шаг, ведь вы части в свое время единой страны, с одной историей, культурой, языками… Все равно рано или поздно вы сядете за стол переговоров, так давайте договоритесь сейчас... Не разумнее ли оставить некоторые проблемы в подвешенном состоянии (он имел ввиду Кашмир) и договориться хотя бы о нормализации отношений?» Он не только призывал, а глубоко погрузился в проблему и находил нужные слова и формулировки для включения в текст будущей декларации.

Почти на всех беседах с нашей стороны присутствовал Андрей Андреевич Громыко, заведующий Отделом Южной Азии МИД Виктор Иванович Лихачев, наши послы Иван Александрович Бенедиктов (он прибыл из Дели) или Михаил Васильевич Дегтярь (из Карачи). С индийской стороны - министр иностранных дел Сваран Сингх с заместителями, посол в Москве Трилоки Натх Кауль (вездесущий и информированный), помощники Шастри. С пакистанской – министр иностранных дел Зульфикар Али Бхутто со своими дипломатами и помощниками. Иногда Косыгин отправлялся на беседу с Шастри и Айюбом один (с нами, переводчиками).

В разговор включался и Громыко. Он присутствовал почти на всех беседах, вел разговоры с обоими министрами иностранных дел, прежде всего с упрямым Бхутто. Помню такую вечернюю сцену: мрачный Бхутто сидит перед Громыко, спорит, отвергает, время от времени отхлебывает виски c содовой из стакана, который держит под своим стулом (Громыко почти не потреблял спиртного).

Все встречи проходили в строжайшей секретности, никаких утечек прессе не допускалось, чтобы не повредить ходу переговоров. Пресс-конференции были скудными и вызывали досаду у иностранных журналистов. Однако такая конфиденциальность укрепляла доверие сторон к советскому посреднику. Оба лидера беседовали с ним весьма откровенно и доверительно, в полной уверенности, что их слова (иногда жесткие и обидные) не станут достоянием публики еще много лет, может быть, никогда.

Косыгин располагал обширной информацией о подспудных настроениях сторон, их степени упрямства или податливости. Об этом заботились эксперты нашей делегации, которые поддерживали каждодневные контакты с дипломатами, военными, журналистами обеих стран. Сыграли роль и наши разведрезидентуры в Дели и Карачи. Их донесения позволили Косыгину и Громыко объективно судить о намерениях сторон, реальной степени их несговорчивости, более эффективно и быстро подталкивать их к компромиссу. Уникальность ситуации заключалась в том, что закрытая информация не использовалась против них или к выгоде СССР – она помогала экономить время переговоров, отбрасывать ненужную полемику, концентрироваться на действительно важных элементах позиций. На моих глазах произошел такой эпизод. Косыгин, Громыко и мы с Виктором только что отъехали в одной машине из резиденции Шастри, как вдруг Громыко приказал водителю остановиться. Он буквально выпрыгнул и побежал назад. Через несколько секунд вернулся со своей темно-коричневой папкой. «Что, все секреты там оставил?», улыбнулся Косыгин. Громыко смущенно промолчал. Мы с Виктором решили, что министр был измотан напряженнейшими дебатами. За долгие годы нашего общения с ним такой забывчивости мы больше не наблюдали.

Айюб Хан и Шастри медленно, но верно поддавались аргументации Косыгина. Скорее всего они внутренне были готовы ее воспринять, как исходящую от нейтрального, сочувствовавшего им обоим посредника, а не от равнодушного наблюдателя. Вот тут и стали появляться проекты заключительного документа конференции. Сначала Шастри предложил проект пакта и коммюнике. Айюб Хан дал Косыгину для передачи индийцам куцый текст из пяти строчек. Громыко все-таки убедил пакистанцев его расширить. На следующее утро Бхутто привез длиннющий проект, где было все – от прекращения гонки вооружений до Кашмира. Хотя он включил отдельные общие формулировки из индийского проекта, было ясно, что большую часть текста индийцы ни за что не примут.

Встал вопрос о предложении советской стороной компромиссного варианта. Громыко намекнул обоим министрам: «Мы могли бы предложить, но нас об этом никто не просил...». Так, обе стороны согласились работать по нашим текстам, по абзацам.

Вечером 8 января все три делегации присутствовали в театре оперы и балета имени А.Навои. Суходрев, я и Герман Гвенцадзе находились в ложе с тремя лидерами. Мы раздали им либретто «Лебединого озера» на английском языке, и в антракте Айюб Хан и Шастри углубились в его чтение - только бы не разговаривать с друг другом!

Косыгин наклонился к Шастри: «Танцуют узбекские артисты, и дирижер узбек». То же самое он сказал Айюб Хану. Я глянул в программу: помимо блистательной Бернары Кариевой (в роли Одетты) и других узбекских танцоров выступал молодой Владимир Васильев (принц Зигфрид), а дирижировал Наум Гольдман. Конечно, Алексей Николаевич порядком устал...

В антракте индийский посол Трилоки Натх Кауль бросил в сердцах Суходреву: «Полный тупик».

Во время действия Косыгин продолжал шепотом переговариваться с Айюбом и Шастри. Этот балет они смотрели во время своих предыдущих визитов в СССР. Видимо, почувствовав, что стороны подают признаки сближения позиций, Косыгин повернулся ко мне во время страстно-громкого исполнения испанского танца: «Эту беседу (с Шастри) обязательно запишите». В полумраке это сделать было нелегко.

Вот некоторые ключевые моменты переговоров. Много споров вызвала проблема линии прекращения огня в Кашмире. Шастри требовал ее строгого соблюдения. Пакистанцы опасались (не без основания), что она будет превращена Индией в государственную границу, что положит конец их претензиям на весь Кашмир. Они настаивали на отводе индийских войск от линии, но индийцы связали этот шаг с отказом от использования силы.

Шастри сообщил Косыгину, что индийские войска могут отойти от линии прекращения огня, но не с занятых ими горных перевалов (он признался, что «поклялся их сохранить»). Намекнул на готовность превратить эту линию в государственную границу. Затем - в госграницу «с поправками» (т.е. в пользу Пакистана). Правда, вскоре уточнил: «с взаимными поправками» и с сохранением перевалов в руках индийцев. Все это ставилось в зависимость от обещания Пакистана не прибегать к силе.

Шастри предложил Косыгину для передачи Айюб Хану такую формулу: «все споры и разногласия решаются мирными средствами». Бхутто, который был не прочь, если нужно, торпедировать конференцию, позвонил и сообщил об отказе Айюба ее принять. Согласие дадут только, если будет создан «механизм для справедливого решения кашмирского вопроса». Шастри ответил отказ

https://interaffairs.ru/news/show/32909

[L Lawliet]