2119
От редакции «Скепсиса»: История, изложенная в этом письме, — не просто единичный вопиющий случай, а очередное подтверждение того, что “социальная сфера”, доставшаяся современной России в наследство от СССР, успешно демонтируется. С нашей точки зрения, демонтируется сознательно: неработающие пенсионеры — бесполезны и убыточны для правящего класса. Выплачивать им пенсии и тратиться на их лечение — невыгодно, поэтому, согласно капиталистической логике, старики, неспособные оплатить свое лечение, должны умирать. Если вас эта логика не устраивает, выход только один — борьба с правящим классом.
Или кто-то думает, что он никогда не станет пенсионером?
Если верить Конституции, каждый из нас имеет право на охрану здоровья и медицинскую помощь. Мы верим Конституции. Мы верим врачу, который нам эту помощь оказывает. А когда спохватываемся, бывает уже поздно…
Возьмем, к примеру, обычный визит к стоматологу. Перспектива подхватить вирус гепатита в зубоврачебном кабинете на первый взгляд кажется очередной страшилкой. А зря. В моем окружении есть по крайней мере шесть человек, зараженных вирусным гепатитом. Ни один из них никогда не входил в известные группы риска, но почти все они — пожилые люди, вынужденные часто посещать стоматолога. Среди них — моя мама, у которой вирус гепатита В обнаружился после долгих мытарств с бесплатным протезированием зубов. Историю ее болезни будет полезно узнать всем, кому государство даровало право на охрану здоровья и медицинскую помощь.
Вирус у мамы впервые выявили в 1999 году. Терапевт ведомственной поликлиники значения такому «пустяку» не придала, а повышение в крови печеночного фермента списала на неполадки с сердцем. По моему настоянию мама отправилась к инфекционисту той же поликлиники. Вернулась с радостной вестью: «Мне сказали, что у меня никакого вируса гепатита нет!» Я опешила: «Как нет?! А как же анализы?» Но на все мои возражения мама твердила одно: «Мне врач сказала, я ей доверяю!» О том, чтобы регулярно обследоваться, она и слышать не хотела: раз врач считает, что все в порядке, значит так оно и есть.
Прошло несколько лет. У мамы стали болеть суставы, начались проблемы с кожей. Что поделаешь, говорили врачи, — возраст! Одно из проявлений «возраста» замучило совсем: к концу дня появлялась такая слабость, что не было сил ходить. Мама пожаловалась на слабость тому самому терапевту, попросила дать направление на биохимию крови. Но терапевт была непреклонна: общий анализ крови в норме — стало быть, человек здоров. Подумаешь, слабость! Нечего выдумывать! И направление не дала. А мама продолжала «выдумывать»: уже не было сил ползти в поликлинику, слегка поднялась температура, пропал аппетит. Вызвали на дом врача из районной поликлиники. Врач, не долго думая, поставила диагноз «ОРВИ» и порекомендовала парацетамол (токсичный для печени!).
Парацетамол не помог, становилось все хуже. Назначили бисептол. Опять не помогло. Наконец, вспомнив, что когда-то у нее в крови обнаруживался вирус гепатита, мама из последних сил добралась до поликлиники, чтобы добыть направление на биохимию. Через несколько дней из поликлиники позвонили: «У вас гепатит! Печеночные ферменты почти в 7 раз выше нормы!» Инфекционист этой поликлиники направила маму не куда-нибудь, а в «Консультативный специализированный гепатологический отдел-центр» (КСГО) Департамента здравоохранения г. Москвы. Там сочли, что «в настоящее время проведение противовирусной терапии нецелесообразно», и назначили гепатопротекторы — силимар и галстену (препараты на растительной основе). Выходит, решила мама, сражаться с гепатитом можно с помощью фитотерапии. И отправилась к врачу-гомеопату (между прочим, не народному целителю, а терапевту, специалисту с высшим медицинским образованием). После приема гепатопротекторов состояние действительно немного улучшилось.
В течение последующих пяти лет каждые три месяца мама исправно являлась к инфекционисту и терапевту-гомеопату, дабы показать результаты анализов и получить очередные назначения. Мы надеялись, что под неусыпным контролем двух специалистов тяжелых осложнений удастся избежать. Инфекционист, помнится, обнадеживающе заявила: «Не волнуйтесь, до цирроза вы не доживете». Впрочем, кто знает, что она имела в виду…
Удушливым прошлогодним летом печеночные показатели поползли вверх, а к началу декабря тревожные перемены в самочувствии мамы меня всерьез взволновали. Меня, но не маминых врачей. Гомеопат решила, что виной всему — расшатанные нервы, и посоветовала принимать смешанные в равных частях и разбавленные горячей водой спиртовые(!) настойки пустырника, валерианы и боярышника. Самое ужасное, что недели две мама эту адскую смесь пила («Я врачу доверяю!»). При этом ни один из маминых врачей за все годы «лечения» не удосужился лабораторно определить количество вируса в крови, а ведь без этого анализа невозможно решить вопрос о противовирусной терапии! Ни один из врачей не обратил внимания на стойкое повышение коэффициента де Ритиса — важнейшего биохимического показателя, позволяющего прогнозировать формирование цирроза печени. Я почти уверена, что специалисты не утруждали себя расчетами, а может быть, они просто не знали о существовании такого коэффициента. А если знали, то почему не предложили пройти дополнительное обследование?
В январе 2011 года я по собственной инициативе отвезла маму в «Центр изучения печени» РУДН для проведения фибросканирования (метод диагностики). Результат исследования — F4 по шкале METAVIR, то есть цирроз. Врач-гепатолог П.П. Огурцов (руководитель «Центра изучения печени») немедленно предложил сдать анализы, и оказалось, что вирусная нагрузка запредельно высока, а печеночные показатели превысили норму уже почти в 20 раз. Результаты анализов впечатлили даже инфекциониста поликлиники.
«Может, вы на Новый год съели что-нибудь? — предположила она. — Да не расстраивайтесь вы так! Печень — она ведь сама восстанавливается! Вот почки — те не восстанавливаются».
Но печень под натиском вируса сама восстанавливаться, видимо, уже не хотела.
Через неделю мама слегла, появились тошнота, жуткая слабость, желтушность кожи. Ни о каком походе к врачу уже и речи быть не могло, поэтому на прием к гепатологу в «Центр изучения печени» я побежала одна, прихватив кипу маминых анализов. Целый час Павел Петрович Огурцов — настоящий профессионал, преданный своему делу, — потратил, чтобы досконально разобраться в ситуации и, посовещавшись с коллегами, принять единственно верное решение — начать противовирусную терапию препаратом бараклюд.
Это лекарство не избавляет от вируса, а только блокирует его, поэтому бараклюд рекомендуют принимать пожизненно: прекращение лечения чревато развитием невосприимчивости вируса к препарату. Проблема в том, что в январе 2011 года стоимость упаковки бараклюда в аптеках Москвы была около 20 тысяч рублей. Мамина пенсия (со всеми надбавками) — примерно 12 тысяч. Я была уверена, что инвалиду 2 группы положено бесплатное лекарственное обеспечение, но бегать за льготным рецептом, пока мама умирает, было глупо. Поэтому я достала отложенные на отпуск деньги, и мы начали лечение. Через месяц маме стало значительно лучше, а как только она смогла сама выходить из дома, мы отправились в тот самый КСГО Департамента здравоохранения г. Москвы, врач которого когда-то в качестве альтернативы противовирусной терапии прописала таблетки из расторопши. Там у мамы взяли кровь на анализ (хотя результаты всех необходимых анализов, сданных накануне, мы предусмотрительно захватили с собой), а на прием к врачу предложили прийти через неделю. Изнурительную поездку пришлось повторить. Именно изнурительную, поскольку для больного человека поездка на другой конец города и двухчасовое ожидание в очереди — испытание на прочность. На этот раз в заветный кабинет мы прорвались. Только я принялась было с жаром излагать мамину историю, как прозвучал вопрос врача: «Ну а от нас-то вы чего хотите?! Зачем вы сюда пришли?» Я честно ответила, что хотим льготный рецепт на бараклюд. Нам было разъяснено, что в квоту на 2011 год в рамках дополнительного лекарственного обеспечения бараклюд не включен. «Но лечение уже начато, и прерывать его нельзя», — не унималась я, тыча пальцем в бланки анализов.
Мои журналы
